На старом месте. В полдень
Кинотеатр разрушили.
Снесли, оставив лишь каркас.
И супермаркет возвели на старом месте.
Когда нам было лет по девять-десять,
Мы бегали сюда смотреть,
Как растворяется Машина времени
И снова возникает.
Мы уносились за ракетами
Иль возвращались за зверьем.
Встречались нам и динозавры, и
Несусветные чудовища, нагрянувшие
с Марса,
Чтоб отобедать мальчишками,
А еще лучше – девчонками,
Ручками, ножками, локотками
И, неизбежно, косичками.
Мы видели и знали это всё.
И вот здесь появился гастроном.
На старый костяк напялили маску.
И что же?
Я игру придумал. Пришел под вечер, на
закате
На поиски консервов, пакетиков,
мороженой тушенки
И варева из бронтозавра,
И с аллозавровой начинкой… блинчиков.
А может, есть игрушки?
Складной воздушный
Змей-птеродактиль,
Приманка для мальчишек.
Чем поживиться в отделе
свежезамороженной еды?
Вырезкой холодной, белесой после
воскрешения
Из мамонта мохнатого, российского.
Итак, с приходом сумерек
Нашел я в супермаркете любимое зверье.
То тут, то там я мог узреть личину, что
вызывала
Неподдельный, чистый ужас и восторг!
Потом принес домой консервы
Из исполинского тираннозавра рекса,
Чтоб вечерком отведать.
Проснулся в три утра, почуяв
Под пышущими пламенем ноздрями
Ухмылку монстра-рекса —
Самодовольный древний частокол зубов.
Сладости! Пакости! Спасайся кто может!
[24]Я всегда считал, что Хэллоуин безудержнее, насыщеннее и значительнее, чем даже сочельник. Изумительные жутковатые воспоминания набрасываются на меня, когда я снова вижу свою призрачную родню, и нечто, крадучись, заставляет ступеньки поскрипывать, а дверные петли – им подпевать.
Мне, видите ли, очень повезло с подбором тетушек, дядюшек и кузенов, вынашивающих полуночные замыслы. Когда мне было восемь лет, бабушка пожертвовала мне свою оперную мантию, чтобы выкроить из ткани крылья летучей мыши и заворачиваться в нее. Тетушка одарила меня белыми леденцовыми клыками, чтобы вставить их в рот и корчить смачные и ужасные оскалы. Двоюродная бабушка вдохновила меня на колдовство, малюя на моем лице череп и запихивая меня в шкафы, чтобы доводить до инфаркта проходящих мимо кузенов или постояльцев с верхнего этажа. Окончательно меня развратила матушка, когда мне было года три, познакомив с Лоном Чейни в фильме «Горбун собора Парижской Богоматери».
В итоге Хэллоуин навсегда стал моим празднеством, созданным для меня. И Хэллоуины конца 1920-х – начала 1930-х годов тотчас возвращаются ко мне при легчайшем благоухании свечного воска и аромате тыквенных пирогов.
Осень сочетала в себе леденящие душу моменты, когда ты видел витрины мелочных лавок, целиком заполоненные пятицентовыми тетрадками и желтыми карандашами, возвещавшими нашествие Школы, и жизнеутверждающие посулы октября, которые будоражили то, что дремлет в крови до поры и бросает восторженных мальчишек в жар, побуждая строить планы на будущее.
Ибо в обиталищах клана Брэдбери мы действительно планировали праздники загодя. В Уокигане, штат Иллинойс, наши три семейства занимали целый квартал. Бабушка и дедушка (до его кончины в 1926 году) проживали в угловом доме; мама и папа с моим братом Скипом и мною занимали дом рядом, южнее, а мой дядя Бион жил неподалеку; его библиотека была умудрена Эдгаром Райсом Берроузом и подстарена Генри Райдером Хаггардом.
1928 год пришелся на пору расцвета Хэллоуина. В ту осень все лучшее достигло своей вершины.
Моя тетушка Нева (Невада) только что окончила школу; ей минуло 17 лет, и она владела «фордом» модели А.
Числа 20 октября она сказала:
– Малыш, время неумолимо. Начинаем планировать. Как будем использовать чердаки? Куда пристроим ведьмаков? Сколько снопов кукурузы нужно доставить с фермы? Кого замуруем в подвале с бочонком амонтильядо?
– Стой, стой, стой! – кричал я… и мы составляли список.
Нева рисовала картинки и расписывала наброски костюмов для всех нас, чтобы праздник стал поистине захватывающим и ужасающим. Это называлось «вечером раскраски костюмов». Когда Нева заканчивала, из-под ее кисти выходили эскизы для Бабушки в роли доброй матушки из «Обезьяньей лапки»
[25], изображения моего папы в роли Эдгара Аллана По, устрашающие образины для моего брата в роли горбуна Квазимодо и меня – в роли Доктора Смерти, играющего на ксилофоне своего собственного скелета.
Затем вереницей следовали «вечер выкройки костюмов», «вечер раскраски масок», «вечер приготовления сидра», «вечер маканых свечей и конфет-тянучек» и «вечер фонографа», когда мы слушали самую потустороннюю музычку. Как видите, Хэллоуин не просто заявлялся к нам на двор. Его нужно было схватить, изваять и заставить состояться!
Ну и дом дедушки-бабушки служил общим котлом, в который мы складывали пеканные палочки, похожие на переломанные ведьмины руки, и листья с семейного кладбища, мимо которого ночами проносились поезда, оглашая окрестности леденящими душу завываниями духов-банши. К ним в дом, наверх и вниз, надлежало нести кукурузные стебли с полей близ кладбища и тыквы. А из универмага Вулворта – оранжево-черный креповый серпантин, мешочки черного конфетти, которые полагалось разбрасывать с криками «ведьма чихнула!», и маски из папье-маше, вонявшие псиной, после того как в них побегаешь и надышишься. Все это добро следовало тащить, носить, осязать, запасать, нюхать и хрумкать.
29 и 30 октября мы резвились почти так же, как 31 числа, ибо вечерами, в прохладных пряных сумерках Нева, Скип и я выходили на Поножовщину и прощальный Сбор урожая.
– Берегитесь, тыквы!
Я стоял возле «форда», а исчезающее солнце тем временем раскаляло небо на западе, оставляя после себя следы пролитой крови оттенка горелой тыквы.
