Итак, я попал в ловушку истины.
Итак, я хожу на фильмы за помощью к тем, кто, хочется надеяться, разгуливая по миру, столкнется с похожими истинами и подарит их мне. Ибо я, подобно всем человекам, испытываю нужду, и мы должны обмениваться: одну вашу схожую истину на одну мою, или, если необходимо, две за одну по дешевке.
Голливуд на роликах
Я часто рассказываю эту историю, но, пожалуй, она того заслуживает.
Как-то под вечер весной 1934 года я, тринадцатилетний, катался на роликовых коньках перед студией «Парамаунт».
И кого бы, вы думаете, я увидел там, как не героя всех поколений? Мистера У. К. Филдза
[32] собственной персоной!
Я бросился к нему, всучил ему карандаш и листок, вырванный из блокнота, и попросил автограф. Он расписался, кинул мне и прокричал:
– Держи, маленький сукин сыночек!
Так состоялось мое знакомство с Голливудом. Я всегда стараюсь быть ему под стать.
И по пути, катаясь на роликах, я встречал прославленных и еще не совсем прославленных личностей, которые ходили или ездили по улицам старого доброго Голливуда. Это было время роскошных ресторанов и ателье мод. И если вы видели, как Роберт Тейлор
[33] выходит из ресторана «Браун Дерби», то стоило обернуться, и вы могли созерцать, как Джин Харлоу
[34] заходит в «Сарди».
Елисейские (У. К.) Филдзы
Ты орал: «Тьфу ты, черт!», когда полоумные собачки покусывали тебя за пятки.
Своим проспиртованным дыханием ты, как огнеглотатель, выжигал все на своем пути.
«Мы обожаем тебя!» – тявкали дворняжки, сами не понимая почему. Как впрочем, и я.
О, славный Элизиум Филдз (вот, я это сказал!)! Мессия нашего времени, затертая до дыр мечта. Каждый божий вечер мы смотрим, как ты ругаешься со складной гладильной доской, разглаживая свои клетчатые костюмы паром из каллиопы.
Святые, в большинстве своем, поисчезали, а ты выжил благодаря праздничному пиршеству кино, подобно Новой Пятидесятнице, чтоб возопить: «Чёрт побери!»
Ах, как ласкают слух сии слова!
Благословен будь, Уильям Клод! Ты пошел домой не той дорогой, перехитрив Бога, но все же ты наводил о Нем справки.
Когда тебя застукали в постели с Библией (!), ты сказал: «Это всего лишь волос Пса Небесного, что укусил меня в одиннадцатилетнем возрасте».
«Глоток, кивок, косой взгляд».
Откашливаясь, захлопываешь Книгу, говоришь: «Ищу лазейки!»
Вот как ты отшиваешь тех, кто придирается к тебе. Затем тасуешь карты в поисках грехов, что изобилуют в тониках, жидкостях для полоскания рта, бомбейском джине и текиле, которыми битком набит твой холодильник, чтоб взять на прицел мир, оболваненный тупицами и подлецами.
Твой силуэт на голубом экране нам помогает вести себя как подобает, ну или почти как подобает.
В три ночи (полночь наших душ) на шоу.
Ты приволакиваешь гнусную особу, способную хоть фурию, хоть ведьму покусать. А после угощаешь виски в утешение, бурча под нос сорокоградусным дыханием, могущим победить простуду или сокрушить смерть.
Старые газеты стаями голодных птиц
слетаются,
Терзая и кромсая плоть твою, измученную
коньяком.
За что?
Должно быть, они учуяли твое пристрастие
к словечкам и речам трескучим.
О Боже! Вон как они кучкуются и жмутся
стайками к твоим коленям,
Чтоб назидания твои услышать:
«Рангунский лютик! Средство мощное от хвори,
вызванной ромовыми возлияниями: бомбейская
штокроза».
Или:
«Ищите и обрящете в энциклопедиях
небывальщины меня».
«Я прорубился сквозь стену человечьей плоти,
волоча свое каноэ!»
[35]
Такие существительные, как: «пиноши» (карты)
и «панаш» (щегольство),
Или: «битва ирокезов на веранде».
Все эти словеса тебе принадлежат; ах, как я обожал
твою абракадабру!
Но от твоих миазмов диких свихнуться мог бы кто
угодно.
У дядюшки у моего дыхание было точь-в-точь как
у тебя,
Хоть зажигай рождественскую елку от испарений
дядькиных.
Чуть бабушку не подпалил, когда она суп разливала
по тарелкам —
«Маллигатани» – ты мастер был словечки
смаковать, как самогон.
Однажды ночью тебе почудилось, что из печной
отдушины
Запели ангельские голоса
[36] – con brio
(то есть «с жаром»).
Божественное песнопение из подвала заставило тебя
Спуститься, чтобы выгнать разгулявшихся
домушников,
И распечатать пару-тройку бочонков винных
за компанию с ними,
Чтобы в безбожные часы ночные твоя вздорная
жена,
Разбуженная богомерзким пением,
Услышала твой голос, горланящий в составе трио
