Мэри почувствовала холод в затылке.
– Моя мать скончалась, месье. Я так и не успела ее узнать. Она умерла при родах.
– Мари! – стенала женщина в тисках рук своего сына. Она протягивала руки навстречу Мэри.
Мужчина притянул свою мать к себе.
– Мадемуазель, прошу вас, ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос. Вы не знаете девичьей фамилии вашей матери?
– Нет, фамилии я не знаю. Это ужасно, месье. – Мэри чувствовала, что сейчас упадет в обморок, и торопливо продолжила: – Может быть, я смогу вам помочь. Вы хотите того же, что и я: узнать о моем происхождении. Дело в том, что мать оставила мне наследство – деревянную шкатулку. На ее внутренней крышке выгравировано имя – Мари Дюкло, адрес монастыря урсулинок и название Нового Орлеана по-французски.
– Боже милосердный, – выдохнул мужчина, – так это правда. – Открыв рот, он во все глаза смотрел на Мэри.
Старушка уже не билась в его объятиях.
– Говорила я тебе, Жюльен, так нет, ты и слушать не хотел. Видишь, чего ты добился своим упрямством, напугал Мари до смерти. – И она улыбнулась Мэри, и ее лицо, лицо менады, изборожденное морщинами, внезапно осветилось и стало красивым. – Деточка моя, – ласково сказала она, – я твоя бабушка, которая так давно ищет тебя.
– Не хотите ли войти в дом? – предложила Мэри. От растерянности она произнесла первую пришедшую на ум фразу.
Глава 53
– Я подам кофе, – сказала Мэри, когда ее бабушку усадили на диванчик Дженни Линд. Жюльен сел рядом с матерью – он во все глаза разглядывал Мэри.
– Нет, дорогая моя, спасибо. Жюльен, ты видишь, какие прекрасные манеры у нашей Мари? И по-французски как хорошо говорит! Мари, у тебя прекрасные манеры. Я бы выпила стакан воды.
Мэри вопросительно посмотрела на Жюльена:
– А вы, месье?
– Что? Ах да, спасибо, спасибо, мне тоже воды.
Мэри отправилась в свою маленькую кухню – она не успела вымыть руки после чистки серебра. Затем она налила воды для гостей – своих первых гостей в этом доме.
Вернувшись в гостиную, она поставила стакан с водой на столик возле своей бабушки.
Жюльену она подала чашку.
– У меня всего один стакан, – сказала она, – я ведь живу одна.
– Всего один стакан, – эхом отозвалась бабушка. – Бедная моя козочка.
Мэри выпрямила спину. Она вовсе не собиралась жаловаться на бедность. В конце концов, они явились без приглашения. И никаких особых чувств она к ним не испытывала. Слишком поздно все это.
– Полагаю, нам лучше начать с самого начала, – сказал Жюльен. – Я ведь даже не представился. Мари, я – Жюльен Сазерак. Если угодно, дядя Жюльен.
Сазерак, значит. Мэри начала было что-то говорить, но передумала:
– А меня, месье, зовут Мэри, не Мари.
– Нет, нет, – сказала Анна-Мари Сазерак. – Мари. Первую дочь всегда называют Мари. Твою мать звали Мари-Кристин. Ты будешь жить в ее комнате, в комнате моей Мари. И счастье снова вернется в наш дом. Пожалуйста, Мари, пойдем домой. – Она протянула руку к Мэри. Но Мэри не сдвинулась с места.
– Мадам, можно задать вам один вопрос?
– Разумеется, Мари.
– Нет ли среди ваших родственников некой Селест Сазерак, дамы среднего возраста?
– Ну конечно, это моя дочь, тебе она приходится тетей. А откуда ты ее знаешь?
Как только Жюльен Сазерак произнес свое имя, в голове Мэри родилось подозрение. И все же, узнав, что ее опасения подтвердились, она испытала некоторый шок. Трудно было смириться с мыслью, что ее предала родная сестра матери. Тем горше было сознавать это.
Мэри сжала руки в кулаки. От ярости ее голос дрожал.
– Позвольте, мадам, рассказать вам, откуда я знаю вашу дочь. Это довольно длинная и неприятная история. И когда я закончу, вы поймете, почему я никогда не смогу жить в вашем доме.
И она рассказала им все, с самого начала, с того момента, как ей вручили шкатулку в школе при монастыре. Спокойным, ровным голосом она поведала о смерти своего отца, о том, что женщина, которую она считала матерью, оказалась ее мачехой, о том, как она надеялась, что шкатулка поможет ей найти свою родню в Новом Орлеане.
О том, как опрометчиво она доверилась Розе Джексон и как ей чуть было не пришлось дорого поплатиться за свою наивность:
– Вы представить себе не можете, какой я чувствовала себя тогда обессилевшей и перепуганной. Слава Богу, мне удалось бежать из этого отвратительного места.
Описала Мэри, и как по-доброму ее встретили монахини, какой участливой казалась та дама, с которой она познакомилась в монастыре.
– Она обещала помочь вернуть мое наследство и деньги. Я была ей очень благодарна. И даже когда она сообщила мне, что вернуть украденное оказалось невозможно, я все равно была ей признательна за то, что она пообещала найти мою родню, помочь мне воссоединиться с моей семьей… Эту женщину звали Селест Сазерак.
Жюльен вскочил с места. Чашка и блюдце упали с его колен на пол и разбились.
Анна-Мари Сазерак покачала головой.
– Не понимаю, – сказала она. – Селест не могла быть той женщиной. Селест бы сразу догадалась, кто ты такая, Мари. Она всегда страшно любила перебирать вместе со мной вещи в шкатулке и слушать рассказы про тех Мари, которые передавали ее своим дочерям из поколения в поколение.
Жюльен взглянул на Мэри, взглядом прося ее быть терпеливой и не сердиться на его мать, бабушку Мэри.
– Maman, тут все ясно, – медленно произнес он. – Селест все знала. Постарайтесь понять это. Селест все знала. И намеренно скрыла от нас Мари. – Он снова посмотрел на Мэри: – Я понимаю вас, мадемуазель, такое трудно простить. Позвольте мне принести за всех нас всяческие извинения. Я исполню любую вашу просьбу, сделаю все, что в человеческих силах.
Жюльен умолял ее изо всех сил, а просить он не привык, это было очевидно, и Мэри почувствовала мстительную радость. Ей нравилось видеть его униженным. Пусть поползает тут на коленях перед ней – раз он брат Селест.
– Умоляю вас, мадемуазель Макалистер, посмотрите на мою мать. Когда-то она была счастливой, полной энергии и сил женщиной. Прекрасной матерью. Но с тех пор как она овдовела, последние десять лет, ее жизнь превратилась в кошмар. Постепенно она стала такой, какой вы ее видите. В течение десяти лет она живет, погруженная в такую беспросветную тьму, что даже лучшие доктора не в состоянии помочь ей. Единственное, что ее заботило до сих пор, – это надежда найти вас. Мы годами не могли уговорить ее выйти из дома. А сегодня вечером она вышла, она отправилась ко мне одна, без провожатых, чтобы я привел ее к вам.
Мадемуазель, вы могли бы вернуть ее к жизни, к людям. Прошу вас, пойдемте с нами, поживите в доме, который по праву принадлежит и вам, не отвергайте своих родных. Вы можете не испытывать любви к вашей бабушке, но пожалейте ее по крайней мере!
