– На опознание Булкина? Нет, конечно.
В первый раз я была в следственном изоляторе. Чтобы меня провести вовнутрь, Ивану Антоновичу пришлось просить на то разрешение у начальства. Пока он составил прошение и его подписали, прошло достаточно много времени. Понимая, что Булкина тоже приведут не в сию минуту, я позвонила Никите.
– Никита, со мной все в порядке. Я в СИЗО, – ляпнула я, не подумав.
Никита тут же заорал в трубку:
– Вика, ничего не говори и ничего не подписывай. Я постараюсь быстро найти адвоката.
– Никита, ты меня не понял. Я с Иваном Антоновичем на опознании Булкина. Я к тому, что могу опоздать на юбилей твоих родителей. Приезжай за мной в СИЗО. Это… – я назвала адрес, куда Никите надо было подъехать.
– Буду, – зло ответил Никита. Кажется, ему не очень понравилось, что я здесь.
В камере, куда меня привел Черпак, было всего два стула, между ними стол. Вся мебель была прикручена к полу. Окно зарешечено.
– Садитесь, – усадил меня Черпак на дальний стул.
Скоро в комнату заглянул охранник.
– Иван Антонович, вводить? – по-свойски спросил он у Черпака.
В дверь вошел мужчина, высокий и худой, с редкими волосами и отросшей щетиной на щеках. На Ритиного любовника он не был похож совсем. Тот был холеный и упитанный, а этот – потертый и поникший.
– Знакомьтесь, Виктория Викторовна. Дмитрий Булкин, собственной персоной.
– Нет, это не он, – шепнула я Ивану Антоновичу. – Я хотела сказать, что с Ритой был другой.
– Точно? – переспросил он.
Я промолчала. Что-то мне подсказывало, что с этим типом я все же встречалась.
– Можно я подойду к нему?
– Подойдите, – разрешил мне Черпак, – но не близко.
Я встала, приблизилась к задержанному, взглянула на него снизу вверх – и мой нос уловил едва заметный аромат забытого «Фаренгейта».
– Это он! – воскликнула я.
– Как он? – нахмурился Черпак. – Этот был с Ритой Потемкиной? Вы же только что сказали, что не он. Вы ничего не путаете? Виктория, посмотрите на него внимательно.
– Нет, с Ритой был другой! – успокоила я следователя. – А этот был в «Кабуки» той ночью, когда сработала сигнализация. Но сигнализация сработала по моей вине, а этот зашел и вышел через люк, который соединяет кладовку с подвалом. Когда он выходил из подвала, мы с ним и встретились. Он меня треснул дверью по лбу, – я подняла челку и показала Ивану Антоновичу скрытый под ней синяк.
– Ого! Н-да, такие синяки не скоро сходят. Что же ты, Булкин, девушку так разукрасил?
– Я? Наговариваете, начальник, – Булкин отвернулся к стене, выставив на показ свой достопримечательный профиль: длинный, как у Гоголя, нос.
– Недели две уйдет на то, чтоб синяк сошел, не меньше, – подлил масла в огонь Черпак.
– Две недели?! Я, между прочим, сегодня иду знакомиться с родственниками жениха. Что они обо мне подумают? Господи! – спохватилась я.
На часах было без четверти пять, а я и в парикмахерскую не успевала забежать, чтобы голову привести в порядок, и домой заехать, чтобы переодеться в праздничное платье.
– Что такое? – испугался за меня Черпак.
– Опаздываю я. Иван Антонович, я побегу, а вы допросите, пожалуйста, этого типа. Обязательно спросите, что он делал в нашем ресторане? И откуда он знает про люк? – Я наклонилась над Черпаком и шепнула ему в ухо: – Намекните, что вам хорошо известно о его общих делишках с Кауфманом Яковом Семеновичем. А так же о подельниках спросите. Похоже, их у него было не меньше двух.
Иван Антонович смерил меня недовольным взглядом, который следовало понимать так: «Не надо меня учить вести допрос!»
– Идите, Виктория Викторовна! А то еще на собственную свадьбу опоздаете, – Иван Антонович деликатно указал мне на дверь.
Никита ждал меня у выхода. Я быстро влезла в машину. На заднем сидении лежал букет цветов и упакованный в цветную бумагу подарок.
– Никита, прости меня. Я знаю, мы уже опаздываем, но давай заедем ко мне, я надену праздничное платье. Вряд ли Леокадии Германовне понравится, если я приду в джинсах.
– Ты так боишься Леку? Зря, но, если хочешь, можем заехать. Мы пока никуда не опаздываем. Я ведь сказал, что заеду за тобой в пять, а ужин назначен на шесть. Время есть.
Как же я обрадовалась! Пока мы мчались ко мне домой, я мысленно повторяла, что мне нужно сделать. Принять душ и смыть с лица утренний макияж – это пять минут. Нанести новый макияж – еще пять минут. Расчесать волосы и собрать их в хвост – на более сложную прическу времени не хватит – еще три минуты. Платье поглажено с утра – мне только надеть его. На все про все – пятнадцать минут от силы. Успеваем!
Никита не отвлекал меня: молча сидел на диване, наблюдая за моими молниеносными перемещениями по квартире. Когда к исходу пятнадцатой минуты я предстала пред ним во всей красе, он восхищенно воскликнул:
– Моя невеста самая красивая в мире! – потом вздохнул и потупил глаза: – Должен тебе признаться: нас пригласили на семь вечера.
– Как на семь? Ты же сказал на шесть!
– Я думал, все женщины опаздывают. Хотел тебя поторопить.
Выглядел Никита очень виноватым. Разумеется, он заставил меня поволноваться, но я на него не сердилась.
– А вот сравнивать меня с другими женщинами не стоит, – не преминула я заметить.
– А я и не сравниваю. Сравнивать не с кем! Все женщины делятся на две категории: умных и красивых. Ты одна и умная, и красивая.
Вечер прошел замечательно. Всем я очень понравилась, особенно Леокадии Германовне. Кстати, театральная старушка пришла на торжество в брючном костюме молодежного кроя. Я не верила своим глазам. Наверное, вся гамма удивления отпечаталась на моем лице, если она, перехватив мой взгляд, спросила:
– Вас что-то смущает? Кажется, понимаю что. Я, милочка, на работу хожу в парадном платье. Могу я отдохнуть в кругу семьи в том, в чем мне удобно?
– Разумеется. Этот наряд вам весьма к лицу. Вы очень молодо в нем выглядите, – смутилась я.
– Да? И сколько лет вы мне дадите? Ну, смелее!
– Думаю, вам нет шестидесяти, – тихо прошептала я, косясь на Никиту.
Леокадия Германовна в ответ засмеялась звонко и весело.
– Никита, ты безобразник! Ни за что не поверю, что ты не сказал ей, сколько мне лет на самом деле.
– Лека, как я мог?! Это семейная тайна! – воскликнул Никита, широко распахнув глаза.
– Хорошо, и впредь ее храни, – разрешила своему внучатому племяннику Леокадия Германовна, а потом, тихо вздохнув, сказала: – С вами хорошо, но надо пойти поздороваться со стариками.
Леокадия направилась к Никитиным родителям. Именно их она в шутку назвала стариками.
