– Не верю! И не понимаю, почему все ополчились против Юры. Может, сестра и не смешивала лекарства, а взяла флакон, предназначенный для другого больного. Ошибка! Такое бывает.
Славка лишь противно хмыкнул и снисходительно на меня посмотрел. Наивная!
– Хорошо, а что сам Пискунов говорит? – продолжила я. – Так, как ты рассказываешь, получается, что Юра при нем смешивал лекарства. Почему же тогда, когда Юра ушел, Пискунов не отказался от капельницы?
– Когда придет в себя, если придет, конечно, – добавил Слава, – то скажет. А вообще… – вздохнул он. – Ты так заступаешься за Егорова, что мне откровенно жаль тебя. Против него всё. Во-первых, Егоров мог отвлечь Пискунова и незаметно шприцом ввести лекарство во флакон. А во-вторых, – Слава выдержал паузу. – Пискунов оставил записку. Содержание приблизительно такое: «Раздавить меня на дороге не получилось, но рано или поздно он меня добьет».
– Откуда о записке знаешь?
– Маша, девушка моя, рассказала. Пискунов записку в руке сжимал. Сначала ее не заметили, а когда в реанимации укол в вену ставили, тогда ее и нашли.
– И, разумеется, все решили, что речь идет о Юре, – рассуждая, произнесла я. – Ну правильно, что можно еще подумать.
– Вот! Слава богу, ты начинаешь вникать, в какую историю влип твой приятель.
– Похоже, ты прав. Братство белых халатов до последнего будет выгораживать медсестру. А записка в какой-то мере отводит от нее подозрения. Но почему тогда в ней не указана Юркина фамилия? Может, записку написала сама медсестра?
– Вика, – разочаровано протянул Слава. – А тебе не приходит в голову, что этот Пискунов сам не знал фамилию Юры?
– Как так?! Он же подписывал протокол.
– Хорошо, запамятовал. Не забывай, что у него сотрясение мозга. Фамилия человека, совершившего наезд, просто-напросто выпала из его памяти.
– Может, конечно, и так, но я все равно не верю, что Юра мог покушаться на жизнь этого человека. Что-то тут не то. А кто сказал, что именно Юра приходил к Пискунову? Этот человек паспорт предъявил?
– Вот ведь Фома неверующий! Нет, паспорт он не предъявил. Но медсестра очень хорошо описала парня, который приходил к Пискунову. Молоденький, худенький, светленький, с родинкой над верхней губой и сережкой в ухе.
– Родинка у Юры действительно есть. И сережка…
– Слава богу! Всё, не мешай мне работать, – разозлился Куприянов и опять скрылся за экраном компьютера.
Он что-то еще бурчал то ли в мой адрес, то ли в адрес Юры – я не прислушивалась. Его позиция мне была ясна – Егоров виноват на все сто процентов. А вот у меня на этот счет были сомнения, причем большие. Я разговаривала вчера с Юрой. Он сам не понимал, как все произошло, переживал, себя винил в том, что отвлекся, недоглядел, вовремя не отреагировал. При таком раскладе не мог он пойти на убийство, да еще такое изощренное: заранее купил ампулу, подгадал время, когда Пискунову должны были ставить капельницу. И с лекарством ничего непонятно. Откуда Юра мог знать, что у Пискунова имеются противопоказания именно на этот медикамент? Он ведь в палате до вчерашнего дня не был, в карточку медицинскую не заглядывал. В этом случае без сообщника ему не обойтись. Кто ему мог помочь? Кто сообщил о противопоказаниях? Кто сказал, в какое время будут ставить капельницу? Напрашивается одно – всё та же медсестра! Сговор?
– Глупость! Зачем же она тогда подняла тревогу? Подождала бы, когда пациент умрет окончательно. Может, совесть проснулась? – вслух подумала я.
– Что? – отреагировал на меня Слава.
– Ничего! – отмахнулась я от него и вновь перешла на беззвучный режим.
«Нескладно и нелогично. Бред какой-то. Наезд – это случайность. А отравление – самое настоящее уголовное преступление Юра не маньяк, чтобы пойти на убийство. Но даже если это допустить, то маньяки, как правило, работают в одиночку. А тут медсестра. Что-то здесь не так. Надо бы во всем разобраться», – пришла я к такому выводу.
– Как ты думаешь, Вера Ивановна уже пришла? – поинтересовалась я у Славы.
Пока я с ним разговаривала, пока сидела и обмозговывала сложившуюся ситуацию с Юрой, маленькая стрелка часов перешла на цифру десять. Я протянула руку к телефону.
– Вряд ли, – остановил меня Слава. – Первое, что она делает, приходя на работу, так это проверяет, на месте ли мы.
– Я все равно позвоню.
– Если надо, звони, – равнодушно пожал плечами Куприянов.
Назло Славе звонить я не стала – вышла из кабинета, чтобы пойти к начальнице и без свидетелей поговорить с ней.
– Вера Ивановна, к вам можно? Простите, я к вам позже зайду, – осеклась я, увидев, что та не одна.
Спиной к двери сидел худощавый мужчина в джинсах и клетчатой рубашке. В правой руке он держал тонкую папку, которой обмахивался словно веером. Видимо, Вера Ивановна пришла совсем недавно, если еще не успела включить кондиционер.
Я уже готова была закрыть за собой дверь, но Вера Ивановна меня остановила:
– Вика, подожди, – сказала она, потом перевела взгляд на посетителя: – Можно?
Мужчина обернулся и пристально на меня посмотрел. На вид ему было не больше тридцати. Взгляд цепкий и немного нагловатый. На щеках двухдневная щетина. Зато стрижка практически под ноль.
– Да-да, конечно, – кивнул он.
– Вика, тут к нам из полиции пришли, – вздохнула Вера Ивановна.
Ей даже не надо было его представлять. Я сама догадалась, откуда этот мужчина. Так может смотреть либо вышестоящее начальство, либо люди из правоохранительных органов. Вышестоящее начальство я знаю в лицо – остается второе.
– Хотят поговорить.
– Со мной? – напряглась я.
– Не с тобой конкретно. Антон Леонидович пришел поговорить о Юре с его коллегами. Раз ты зашла… В конце концов, вы в одном кабинете сидите, – мямлила Вера Ивановна. Она явно хотела, чтобы характеристику Юре дала я. – Познакомьтесь. Виктория Викторовна Зайцева. Наш бухгалтер.
– Присаживайтесь, Виктория Викторовна, – Антон Леонидович указал мне взглядом на стул.
– Спасибо. А… – протянула я, изобразив на лице недоумение, – что-нибудь еще случилось?
Он проигнорировал мой вопрос, зато задал ряд своих. Как долго я знаю Егорова? Какие у меня с ним сложились отношения? Есть ли общие друзья и знакомые? Еще поинтересовался, замужем ли я. К чему такой вопрос, я не поняла.
И в завершении он спросил:
– Ничего странного в поведении Юрия Егорова не замечали?
– Я? А что вы имеете в виду?
– Ну там излишняя агрессивность или нервозность.
– Вы по поводу наезда на пешехода? Вы не подумайте, он не нарочно на него наехал. Он очень раскаивается. Я вчера была у него, – доложила я, мельком взглянув на Веру Ивановну. – И знаете, он не в себе был: переживал, корил себя, места не находил.
