– Почему же тогда пропустили, если почувствовали неладное?
– Так ведь Пискунов сам просил его пропустить – я и пропустила.
– Света, а позавчера вы не могли с капельницей ничего напутать? Ведь после нее Пискунову стало плохо.
– Ну что вы! Ничего я не могла напутать! Я же фармацевтом мечтаю работать или в лаборатории анализы делать. Я лекарства хорошо знаю.
– А какие у вас на это счет мысли? Как второе лекарство могло попасть в капельницу?
– Не знаю, – пожала она плечами. – Может, на фармакологическом заводе неправильно этикетки наклеили?
– Может. Но следователь почему-то думает, что это Егоров пытался отравить Пискунова.
– Да, знаю. Когда следователь вчера в отделение пришел, я уже сменилась. Но вечером девчонки мне сказали, что вроде бы Пискунов записку какую-то оставил, в которой он намекает на Егорова. А вообще, повезло этому Пискунову.
– В чем? – не сдержала я ухмылки. Вот ведь везение – кончить жизнь на асфальте.
– Ну как же, успели откачать. Я никогда не оставляю больного надолго под капельницей, – как будто оправдываясь, сообщила Света. – И на этот раз зашла через пятнадцать минут, а он уже на голос не реагирует. Я иголку вытащила и реаниматологов позвала. Они его быстро в чувства привели, потом кровь очистили.
– А почему его так рано из реанимации выписали?
– Так ведь все же обошлось и без последствий. Уже через два часа Пискунов себя чувствовал достаточно хорошо. Он сам попросился обратно в травматологию. У него здесь отдельная палата с туалетом, а там пришлось бы с кем-то делить комнату.
– Света, вы знали о записке. Что же вы Егорова к Пискунову пустили? Ничего не опасались?
– Я ведь записку сама не читала. Да и, если честно, не похож этот Егоров на убийцу. Потерянный, испуганный. Жалко мне его было.
– Жалко?
– Жалко, – утвердительно кивнула Светлана. – Совсем молодой парень. Моего отца тоже засудили ни за что. Из тюрьмы он так и не вышел.
– Сожалею, – буркнула я, не став вдаваться в подробности. – Все равно, зная о том, что Егоров подозревается в покушении на убийство, вы не должны были пропускать его в палату.
– Но Пискунов сам просил пропустить парня, – напомнила мне Света. – Я еще подумала: раз он на свободе, значит, обвинения с него сняты.
– И до палаты вы его не провожали?
– Нет. Зачем? Он же знал, где Пискунов лежит.
– Если мне не изменяет память, то с того места, где сидит дежурная медсестра, дверь в палату не просматривается.
– Нет, – покачала девушка головой, – стол сестры стоит в нише. Обзору мешает угол.
– Вот именно. Скажите, Светлана, а можно как-то пройти к палате Пискунова, минуя вас?
– Можно, но только на лифте. Но лифт просто так не работает. Его включают, когда надо лежачего больного доставить в отделение. Ключи от лифта находятся у дежурного врача.
– А пожарная лестница есть? Или какая-то другая?
– Лестница? Есть. Она находится в конце коридора, только посетители по ней не ходят: на первом этаже дверь на лестницу всегда на замок закрыта. В дневное время на лестнице врачи курят, а ночью больные попыхивают. Мы, конечно, их гоняем, но лучше, если они курят там, а не в палате или в туалете.
– А с одного этажа на другой по этой лестнице можно пройти?
– Конечно, только на первом этаже выйти нельзя – замок. А ключ у охранника.
– Что и требовалось доказать, – пробормотала я.
– Что? – не поняла Света.
– А то, что Пискунова мог скинуть любой. Вы же не видели, кто к нему в палату входил.
– Нет… Ой, не путайте меня! Сначала мимо меня прошел этот парень, а потом, минуты через три, стали доноситься с улицы крики.
– А свидетели падения Пискунова есть?
– Нет, как он падал, никто не видел. Его нашла санитарка из хирургического отделения. Она к мусорным бакам шла вдоль здания и на труп наткнулась. Если бы не она, Пискунова нашли бы только утром.
«Когда Юра вошел в палату, свет был выключен, – вспомнила я его сумбурную исповедь – Если все было так, как он рассказывает, и Пискунова выкинули в темноте, то свидетелей его падения можно и не искать, поскольку в темном окне никого не разглядишь. Вопрос: кто выключил свет в палате? Пискунов? Нет, он ждал Егорова. А вот убийца, тот мог выключить свет, чтобы никто не мог его опознать в окне. Почему тогда Пискунов не закричал, не выбежал в коридор? Отвлекся и не увидел, кто вошел в палату, и потому не понял что к чему? Подумал, что перегорела лампочка? А дальше – в одно мгновение чьи-то сильные руки потащили его к открытому окну. Сильные руки… Юру силачом не назовешь».
– Понятно, – вздохнула я.
Мои слова относились лишь к рассказу Светланы. На самом деле мне ничего не было понятно. Вернее, картину убийства я приблизительно себе нарисовала. Но кто и за что убил Пискунова, я даже предположить не могла.
Светлана деликатно закашляла. Я уже несколько минут сидела молча над пустой чашкой, пытаясь что-то рассмотреть в кофейной гуще. Наверное, и вид у меня был весьма странный, если она, набравшись смелости, спросила:
– С вами все в порядке?
– А? – встрепенулась я. – Что? Ну да, все в порядке. Простите, Светлана, мне пора на работу. Да и вам, видимо, после бессонной ночи хочется отдохнуть.
Глава 11
В «Три самурая» я пришла в прескверном настроении. Мучило то, что помочь Юре мне пока было нечем. Изначально подозревая Светлану в отравлении Пискунова, я представляла ее обидчивой особой, скрывающей за кажущейся простотой злой и неуживчивый характер.
Света оказалась совсем другой – простой и добродушной. Я не могла ошибиться. Можно улыбаться, говорить хорошие слова и держать при этом камень за пазухой, но открытый и несколько наивный взгляд подделать весьма трудно – даже маститым артистам это редко удается. Что тогда говорить об обычных людях, не имеющих к театру никакого отношения? Нет, Светлана, по моему мнению, не могла быть злодейкой.
Опоздав на полчаса, я тихо прошла к своему столу. Куприянов взглянул на меня не столько с осуждением, сколько с нескрываемым презрением.
– Ну-ну, работничек, – промычал он себе под нос.
Сегодня Слава бурчал на меня, еще не ведая о том, что накануне произошло в больнице, иначе бы он не упустил случая лишний раз обвинить Егорова во всех смертных грехах.
– Совести у людей нет. На всё им наплевать. Когда хочет, тогда приходит. А я, как папа Карло, за всех вкалываю.
Я слышала, что он бормочет, однако не сочла нужным даже слово сказать в свою защиту – много чести. Пусть думает обо мне все, что хочет. Я включила компьютер и подвинула монитор таким образом, чтобы хоть частично отгородиться от сварливого коллеги.
