Я с дрожью взяла первую фотографию. На качество снимка повлияло плохое освещение. Лица были размытыми, но это не помешало мне узнать в священнике, крепко держащего над купелью малыша, Аркадия Петровича. Я вздохнула, значит, не зря приехала.
– Матушка Матрена, должна вас расстроить. Отец Арсений умер, собственно, поэтому я здесь. Он почему-то скрывал свое прошлое, ничего не рассказывал о своей семье, друзьях. Его хоронить некому!
– Умер? Господи… – запричитала Матрена. – Царство небесное. Мы, конечно же, поможем с похоронами.
– Я не за материальной помощью сюда приехала. Мне нужно родственников отца Арсения найти, друзей. Мы даже не знаем под каким именем его хоронить.
– Но ты ведь не из полиции? – догадалась Матрена.
– Нет. Он часто приходил в ресторан «Три самурая», а я там работаю.
– Мудреное название, – нахмурилась матушка Матрена. – Я понимаю, если бы было «Три богатыря». Но «Три самурая»? Звучит почти как «камикадзе». В Японии такие летчики были. Сам погибал, но и противника на тот свет за собой тащил. Соврала мне зачем? Дядю еще приплела. Рассказала бы все как есть.
– Черт, наверное, попутал, – пожала я плечами.
– Видимо так, – вздохнула Матрена. – А умер отец Арсений, значит, в вашем ресторане?
– Не совсем так. В его смерти обвиняют нашего сотрудника. Вроде бы он его выбросил из окна больничной палаты. Но я не верю в это.
– И хочешь найти настоящего убийцу?
– Да, – кивнула я.
– И для этого тебе нужна информация об отце Арсении? – догадалась Матрена. – Ну что ж, слушай. Он приехал к нам на сороковой день после смерти отца Михаила. Я сама ездила в центр, хлопотала, чтобы нам настоятеля прислали. Приехал отец Арсений. Не похож он был на священника. Не пришло его время служить Богу. Душа у него была израненная, измученная и не отболевшая. Нельзя с такой душой к людям выходить. Как можно чужую боль принять, если от своей боли дышать трудно? Вот и взяла я его под свою опеку.
– А что с ним такое произошло? – осторожно спросила я, опасаясь, как бы Матрену не спугнуло мое любопытство. А я на нее очень рассчитывала. Матушка могла знать, почему Аркадий Петрович так засекретил свое прошлое. Возможно, оно было не таким уж честным и правильным? К сожалению, о покойниках принято говорить исключительно хорошо. Интересно, Матрена тоже будет следовать этому принципу? – Кем он до служения в церкви занимался, знаете?
– Я же говорила: воевал он, – вздохнула матушка Матрена. – Сначала служил в советской армии. Дослужился до капитана. Был Афганистан. Два ранения – два ордена. Ушел на пенсию. Тут и началось: на то надо, на это. Пошел по контракту в Чечню. А там похуже, чем в Афганистане. Свои своих же режут. Как голову не потерять, когда каждый день перед глазами море крови, вокруг предательство и обман? Многие из этих мест возвращались душевнобольными.
Аркадий Петрович не показался мне сумасшедшим. Напротив, складывалось такое ощущение, что он водит меня за нос, разыгрывает передо мной спектакль с сюжетом понятным только ему.
– Кто-то спился, а кто-то пошел в бандиты, потому как только ружье в руках и мог держать, – с горечью в голосе продолжила Матрена. – Отец Арсений выбрал правильный путь – он пришел к Богу. Но…
– Что «но»?
– Слишком рано. Ему бы подождать немного, переварить, переосмыслить, понять, что Бог не дает испытаний, которых нельзя вынести. Даже если речь идет о смерти близких тебе людей.
– Когда ты выбираешь военную профессию, то уже подписываешься на то, что тебе придется видеть и кровь, и смерть. Не все ведь военные идут в попы после выхода на пенсию. Это, скорее, исключение, чем правило. У тех, кто идет на войну, нервы должны быть крепче стали.
– А душа, какая должна быть? Железобетонная? – спросила матушка Матрена, сканируя меня цепким взглядом. Что-то ей в моих словах не понравилось. – Что с глазами делать? Закрыть? Ни на что не реагировать? Если так рассуждать, то мы скатимся до волчьей стаи.
– Матушка Матрена, вы же сами призываете к смирению. Говорите, что надо принимать все как есть, – я набралась смелости возразить ей. – Что я не так сказала?
– Да все верно ты сказала, – в который раз вздохнула она. – Это Арсений убеждал меня в обратном. Тяжело ему было простить боль, которую ему люди причинили. Так случилось, что когда он прибыл в Красногоровку, ему и помочь было некому. Один, без семьи, без друзей и знакомых. Мы быстро подружились. Я очень тяжело переживала уход мужа. Отец Арсений страдал от одиночества.
– Так уж от одиночества? Разве он жил в пустыне?
– Имеешь в виду прихожан?
– Да, в церкви всегда люди.
– Кто? Полоумная Прасковья Ивановна? Прости, Господи! Или Лидка, которая третьего ребенка в роддоме оставила? Как оставит, так и бьет полдня поклоны. Нет, дорогая моя, чтобы в церковь люди пошли, надо перед ними душу раскрыть. А у отца Арсения душа была на замке.
– Отец Арсений приехал в Красногоровку без семьи? Я слышала, что настоятелем прихода должен быть женатый священник.
– Соглашусь. Должен быть батюшка и должна быть матушка. Так принято. И, наверное, отца Арсения сюда бы не прислали, если бы была другая кандидатура. Но что делать, если никто к нам ехать не хочет. Бедный приход. Взять с нас нечего, – усмехнулась матушка Матрена. – Кто остался? Одни пенсионеры. Молодежь в большие города укатила. Народа нет – нет и денег. А тут появляется человек, который хочет служить. Ну вдовец, ну и что?
– Значит, отец Арсений был женат?
– Да, жена умерла, когда он служил по контракту.
– Досталось же ему, – посочувствовала я. – А дети у него были? Ради кого он деньги зарабатывал кровью и потом?
– Тема детей для меня и для остальных прихожан всегда была закрыта.
– Может, у него и не было детей? Скажем, после ранения он вообще не мог иметь детей, – предположила я. – Мужчины очень переживают по поводу своей мужской несостоятельности.
– Не знаю, – отрезала матушка Матрена, стремясь поскорей закрыть эту интимную тему. – В общем, одинок он был со всех сторон. За тот год, что он у нас служил, мы много общались. Домик мой в двух шагах от церкви. Отец Арсений часто ко мне на чай заходил. Я его многому научила: как людей заинтересовать, какую тему для проповеди выбрать. Кем-то вроде наставника для него была. Романа нам людская молва не приписывала: как-никак, а я его старше на пятнадцать лет.
– Сколько же вам лет, матушка Матрена?
– Семьдесят пять весной стукнуло.
– Я бы дала вам меньше, – без лукавства призналась я.
На семьдесят пять матушка Матрена не выглядела. Но, если честно, я не хотела бы в старости быть похожей на неё. Если бы можно было представить бестелесный дух, то он бы приобрел очертания матушки Матрены. Закроешь глаза – и не сможешь описать, кто стоял перед тобой секунду назад.
