– Наверное, все его поздравили? – виновато спросила я.
– Да, – вздохнула Вера Ивановна. – Даже Юра позвонил. Вот что он делает?! – с негодованием воскликнула она.
«Вот именно! Мог бы потерпеть!» – мысленно поддержала я ее, а вслух удивилась:
– Неужели? Значит, он никуда не пропал? Это же хорошо!
– Что хорошего? Он услышал мой голос и тут же повесил трубку. Ну что за безответственность?! Хотя бы сказал, где он, виноват или нет. Теперь я должна думать, рассказать полиции о звонке или нет? Если я позвоню в полицию, как перед Юрой буду выглядеть?
– А следователь вас просил позвонить?
– Нет. Я думала, что помощь следствию – мой долг.
– Глупости, никто никому не должен. Если вас не просили звонить, значит, ждите, когда вас об этом попросят.
– Да? Ну не знаю. Буду думать. Ладно, Вика, ты, самое главное – лечись.
У меня отлегло от сердца: если Вера Ивановна сомневается, то уже хорошо. Она, конечно, зла на Юру, но звонить в полицию не станет. Не позвонит и Олег, и остальные будут молчать, потому что к Юре у нас все хорошо относятся и сдавать его не станут. Разве только Слава?
Опять защемило в груди. После некоторых сомнений я позвонила Куприянову:
– Слава, слушай, мне так неловко.
– Что случилось? – напрягся он.
– Заболела я не вовремя.
– Господи, ну что ты такое говоришь?!
– Нет, правда. Получается, тебе за всех придется отдуваться. Сначала Юра выбыл, потом я… – после этих слов последовала пауза. Я надеялась, что Слава расскажет мне о звонке Юры, но он молчал. – Но ты не переживай, это ненадолго. Знаешь, я хотела тебя попросить, раз ты начал заниматься отчетом Егорова, собери все сводки по ресторанам, а я в понедельник выйду и быстро подобью таблицу. Хорошо?
– Хорошо.
– Плохо, что у него самого не спросишь. Может, у него уже готов отчет на флешке, а мы только данные собираем? Кстати, он на связь выходил? – в лоб спросила я Куприянова.
– Он звонил, – признался Слава, – но не мне, а Олегу, с днем рождения его поздравил. Разговор длился всего ничего, и номер не определился.
– А полиция знает о звонке?
– Откуда мне знать? Я туда не звонил – и звонить не собираюсь, мое дело сторона. Ты знаешь, я никогда Юре не симпатизировал, но я ему не враг. Как говорят: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся». Вдруг этого Пискунова действительно кто-то другой из окна выкинул? Что тогда?
Позиция Куприянова меня вполне устраивала, я успокоилась и на прощание пообещала:
– Ты не переживай, я все силы приложу, чтобы поскорее выйти на работу.
Тут я не соврала: завтрашний день предстоял стать весьма насыщенным. Я собиралась съездить в Бельское, а на обратном пути заскочить на дачу Завальских, чтобы вправить Юре мозги. Что я ему сказала? Сидеть тихо и не высовываться.
Оставалось решить, что делать с Никитой. Рассказать ему о Юре и мнимой своей болезни? Или нет?
Поздно вечером я решилась.
– Никита, я должна тебе сказать.
– Что, дорогая?
– Я сдала дачу Завальских одному своему сотруднику. Ему сейчас негде жить.
Если бы Никита спросил, кто этот человек, я бы не стала врать и во всем призналась, но он только кивнул головой:
– Почему бы и нет? Сдала и сдала. Это даже хорошо, будет кому дачных воров отгонять. Все, я спать хочу, – зевнул он и, повернувшись на другой бок, захрапел.
Утром он и вовсе забыл об этом разговоре. Зато его удивило, почему я не сажусь с ним завтракать.
– Ты уже убегаешь? – спросил он, увидев меня при полном параде. – Даже кофе со мной не выпьешь?
– Нет, дорогой. Я решила взять отгул и посветить этот день здоровью. Пойду в поликлинику, сдам анализы, ну и пару врачей навещу.
– Тебя что-то беспокоит? – разволновался Никита.
– Нет, просто хочу провериться. Одна наша сотрудница очень долго болела бронхитом, а у нее оказался туберкулез, – на ходу придумала я.
– Конечно, проверься, – согласился со мной Никита.
– Тогда я побежала. Освобожусь – позвоню, – бросила я на прощание.
Попасть в Бельское оказалось намного сложнее, чем в Красногоровку. Автобусы туда ходили, но не каждый час, а только три раза в день – я успела уехать первым рейсом. Полчаса старенький автобус тарахтел по трассе, а потом пришлось сорок минут трястись по изъеденной выбоинами поселковой дороге – этот отрезок пути показался мне пыткой. Из автобуса я вышла на ватных ногах.
Зато старушка, которая сидела за моей спиной, вполне бодро выпрыгнула из автобуса и, увидев, как я разминаю ноги, с сочувствием спросила:
– Что, внучка, Париж-Дакар отдыхает?
Я с удивлением на нее посмотрела. Где тот Париж, и где тот Дакар? И откуда эта старушенция о них знает?
– Отдыхает. У вас часом ралли не проводят?
– Почему не проводят? Проводят. Внучок мой по этой дороге на квадроцикле гоняет, когда на каникулы приезжает.
«Ого! Видимо, цивилизация сюда пришла в самой изощренной форме».
– Я как раз от него еду. Неделю в городе гостила. Хорошо у вас, а у нас лучше.
С этим утверждением можно было поспорить. Я успела оглядеться. Село было такое же убитое, как и дорога. Старые приземистые дома, магазинчик-стекляшка и покосившаяся часовенка – вот такой сельский пейзаж.
– А ты не наша новая учительница, часом? – поинтересовалась попутчица. – Вроде обещали прислать.
– Нет, я ищу Боженко. Может, подскажите, как мне их найти? – спросила я, ткнув пальцем в небо. Я ведь не знала, как зовут сестру Аркадия Петровича, вернее, Андрея Петровича. Я даже не была уверена в том, что фамилия Боженко настоящая.
– Боженко? – переспросила старушка. – А нас только одна Боженко – Лидка.
– Лидия Петровна?
– Вроде бы Петровна, – пожала плечами старушка, – только до Петровны она еще не доросла. У нас баб до пятидесяти по имени называют, а уже потом по отчеству кличут. Если тебе Лидка нужна, то иди по той улице до колодца, потом повернешь направо, зеленые ворота ее.
– Спасибо, а брата вы ее, бабушка, не знали?
– Это для внука я бабушка, а для всех – Татьяна Алексеевна, – поправила меня собеседница.
– Очень приятно, Татьяна Алексеевна. Я не поняла, вы знали брата Лидии?
– Я всю семью их знала. Андрюху тоже, но не так чтобы очень, – честно призналась она.
Но даже такой ответ меня устраивал. Мысленно я перекрестилась. Неужели мне повезло? Фраза Татьяны Алексеевны могла означать: «Знаю почти всё, но скромничаю».
– Он сорок лет назад из родного дома выпорхнул. Потом, конечно, приезжал, но редко, крайне редко, – остудила мою голову старушка.
