— Ты! — ткнул он пальцев в ближайшего. — Принеси топор и лом. И кто-нибудь, сходите за кузнецом.
— Что ты задумал, — спросил отец.
— Ломать дверь, — ответил сын. — У меня плохие предчувствия. Говоришь, всем довольна была? Что ты ей наговорил? А если она на самом деле свела с жизнью счеты???
— О, нееет… Это невозможно, — простонал барон. — Я утром отправил на Отбор почтовик, что графиня выходит за тебя замуж.
— Зачем? Не мог подождать до консумации?? Что, если король пришлет проверяющего, а у нас тут черте что творится и вообще неизвестно, живая ли графиня.
— Откуда мне было знать? Говорю же, вчера она на все согласилась, и спать уходила веселая и всем довольная.
— Король нам не простит, — пробормотал Рамир. — Одно дело, уже привязанная графиня и совсем другое — мертвая или сопротивляющаяся браку.
— Габи, детка, — кинулся барон к двери. — Выйди, я обещаю, что тебе ничего не сделают! Все будет, как сама захочешь! Прости меня, я хотел, как лучше, думал, что тебе будет приятно выйти за Рамира и продолжать жить в родном замке, чем выйти замуж за чужого и навсегда покинуть дом.
Нет ответа.
Принесли топор и лом, и почти сразу появился кузнец.
— Мирон, надо взломать эту дверь. Только аккуратно, за ней может быть графиня, нельзя, чтобы она пострадала.
— Слушаюсь, Ваша Милость! — кузнец приступил к делу.
Через полчаса стало понятно, что дверь открыть невозможно.
— Ваша Милость, это мореный дуб, оббитый металлом, его никакой топор не возьмет. Смотрите, от топора только царапины получаются, ни щепки не откололось!
— Выламывай ее целиком, выломай замок, делай, что хочешь, но открой эту чертову дверь! — прохрипел барон.
— Но Вы сами сказали, что там может быть Ее Светлость, я опасаюсь сильно-то, — возразил кузнец.
— Миледи, если не дура, — повысил голос барон. — Отойдет подальше или выйдет в соседнюю комнату. Ломай!!!
Кузнец перехватил лом половчее и приступил.
Через небольшое количество времени стало понятно, что лом мало чем помогает — ни малейшей щелки, куда его можно было воткнуть, не находилось. Дверь же по-прежнему сидела намертво, лом просто отскакивал.
— А если привязать к ручке веревки и дернуть изо всех сил? Она же наружу открывается, не выдержит или замок, или косяк, — предложил кто-то из слуг.
— Несите веревки, — распорядился барон. — И пусть придут все мужчины, остальные расходитесь по своим делам, нечего тут собрание устраивать.
Веревки принесли, закрепили за ручку двери, мужики распределились вдоль веревки и на раз-два дружно дернули.
Дверь не шелохнулась.
Дернули еще раз. Дверь, ехидно поблескивая полированным боком, стояла, как ни в чем не бывало.
— Сильнее надо, — выразил общее мнение один из тягловых. — Лошадь надо или двух.
— Лошадь на эту верхотуру? Как ты ее проведешь по лестнице?
— Глаза завязать и завести, иначе мы тут еще долго дергать будем без всякого результата.
Лошадь энтузиазмом не фонтанировала, более того, почувствовав под ногами не землю или траву, а натертый паркет, она отказалась идти дальше.
Спустя два часа, кое-как, с морковкой, подпиранием плечом лошадиного зада, натягиванием повода и похлопыванием прутом по конским ягодицам, травоядное завели наверх, привязали к ней веревки и барон, измученный неизвестностью, огрел животное тростью. Кобыла от боли присела на задние ноги и рванулась, закусив удила, ручка двери с громким треском отломилась, и лошадиная туша по инерции понеслась по коридору, активно удобряя паркет продуктами жизнедеятельности из перенервничавшего организма, снося вазы с цветами и зазевавшихся зрителей.
— Твою… растудыть через коромысло! Держи ее! Лови!
Кобыла доскользила до конца коридора, кое-как собрала в кучу разъезжающиеся ноги, осмотрелась, горестно заржала, включила полный привод и устремилась назад.
Вы не пробовали ловить испуганную лошадь в тесном коридоре на скользком паркете? И не пробуйте! Не советую.
Спустя еще два часа подсчитывали убытки:
— одна активно испражняющаяся и икающая кобыла, которую пришлось свалить, связать и на грубом полотне волоком вытаскивать из замка,
— трое слуг с переломами ног,
— слуга и служанка со сломанными руками,
— вдребезги разбитые вазы с цветами и испорченные ковры по всему маршруту непарнокопытного,
— тщательно унавоженный паркет со следами подков,
— не поддающаяся подсчету коллекция синяков и некоторое количество выбитых и шатающихся зубов у участников квеста «поймай в замке лошадь»,
— убитые нервы обоих баронов,
— сломанная ручка двери, без которой не к чему привязать веревку,
— сгоревший до углей ужин, так как весь поварско-кухонный состав, стоя в холле, дружно сопереживал миледи и лошади, вместо того, чтобы заниматься своими обязанностями,
— дверь выглядела и чувствовала себя превосходно,
— миледи так и не отозвалась.
Барон разом опрокинул в себя пол бокала коньяка и даже не поперхнулся.
— Надо вызывать мага, только маг сможет открыть эту чертову дверь и не разнести пол замка, — поделился Рамир, дрожащими пальцами пытаясь поймать прилетевший почтовик.
Почтовик уворачивался, отскакивая от неверных движений, и Рамир тянулся все дальше и дальше.
— Хватит, — барон прихлопнул почтовик на столе бокалом. — Мы так с ума сойдем. Девчонка вряд ли жива. Столько времени сидеть взаперти и ни звука не издать, когда за дверью такой шум, никто не смог бы. Мерзавка покончила с собой, это очевидно. Надо придумать оправдание для короля, почему она на это пошла.
Фреджинальд поднял бокал, и почтовик опять взмыл вверх и заплясал перед его лицом.
— Да, что же за день-то такой? — в изнеможении простонал Его Милость, поймал почтовик и сунул сыну. — Посмотри, что там, достанет ведь, пока не прочитаем.
Рамир рассеянно открыл бумагу, развернул, пробежал глазами.
— Ну, а вот и неприятности, — пробормотал он и сунул письмо отцу.
«Баронам Фреджинальду Оренси вместе с сыном Рамиром Оренси надлежит в самое кратчайшее время прибыть в Аринж, в королевский дворец, для дачи объяснений по поводу замужества графини Габриэллы Итэлии Амеди».
— Да, вызывай мага, — вздохнул барон. — Пиши почтовик в Триам, пообещай хорошо заплатить, если маг прибудет не позже завтрашнего утра.
— Вот дернуло же тебя раньше времени посылать извещение о браке! — с досадой проговорил Рамир. — Как выкручиваться будем?
— Дня четыре у нас есть, придумаю что-нибудь, — отмахнулся отец. — Сейчас главное, открыть эту чертову дверь и засвидетельствовать смерть мерзавки. Из-за нее мы по миру пойдем… Мог бы — сам бы удавил.
