— Проголодалась? — тетя Наста.
— Да, нет. Живот что-то тянет.
— И, давно тянет? — заинтересовалась Мария. — Всё время тянет, без перерыва?
— А, поясница не болит? — уточнила тетя Настасья.
— Не всё время. Периодами. Поноет, поноет и затихнет. А, потом, снова. Поясницу ломит, да.
Бабушки переглянулись.
— Танечка, сейчас болит?
— Сейчас — нет. Ой, вот, опять началось. Что, это? С детьми плохо?
— Всё нормально, не дергайся, — Мария потянула женщину в комнату. — Пошли собираться, а ты, Наста, беги, поднимай Романа.
— Что со мной? — Татьяна встревожено смотрела на сосредоточенную Марию.
И, внезапно, охнула, догадавшись:
— Роды начались??! Но, ведь, рано еще!
— Похоже, — кивнула Мария. — Ты не дергайся, у тебя — двойня. Двойняшки, часто, немного раньше рождаются. Идём!
Таня только дошла до спальни, как из неё что-то потекло.
— Баба Маша! — испугалась женщина.
— Воды отошли, — спокойно отреагировала Мария. — Давай-ка, скоренько переодеваться. Где у тебя сумка с детскими вещами для роддома была? А, вот она. Документы давай. Так, деньги еще надо.
Следя за спокойными хлопотами бабушки, Татьяна и сама успокоилась.
Подумаешь — роды! Она — молодая и сильная, всё пройдет отлично. Не совсем вовремя дети решили родиться, но, по заказу, роды редко бывают.
В дом ввалился взъерошенный Роман, за ним маячил курьер.
— Куда везти? — паниковал Рома. — Надо Матвею звонить, с каким роддомом он договаривался? Настасья, Мария, вы со Стасей останетесь.
— Не надо никуда звонить, ночь глухая, — неожиданно подал голос курьер. — Одна из бабушек с Татьяной и вещами — ко мне в машину. Ты, — пальцем в Романа, — Диктуй свой номер, я позвоню сейчас, сохранишь контакт. Остаёшься дома, смотришь за девочкой, будешь на подхвате. Как доедем, я отзвонюсь.
— Куда вы меня повезете? — с некоторым опасением спросила Татьяна.
— В хороший роддом. Не переживай, быстро долетим. Часа два-три потерпишь?
— Да, кто ж его знает, — подала голос Настасья, — это не от Тани зависит.
Волк на секунду замер, как бы, прислушиваясь, потом кивнул:
— Должны успеть. Всё взяли? Поехали!
Промежутки между приступами боли становились всё короче, а сама боль — интенсивнее. Татьяна стискивала ручку дверцы, стараясь не стонать. Баба Маша гладила её и шипела на водителя:
— Быстрее! Не тряси, не дрова везешь!
— По этим дорогам, — буркнул курьер, — не трясти невозможно. Сейчас выберемся на трассу, там полетим.
Через полчаса Татьяна, кусая губы, попросила:
— Антоныч, останови, пожалуйста, где-нибудь! Мне в туалет сильно хочется.
Баба Маша всполошилась:
— Антоныч, гони! Потуги начались! Не успеем!
«В туалет» хотелось всё сильнее, не в силах сдерживаться, Татьяна застонала.
— Что там? — не поворачивая головы, спросил водитель. — Нам еще сто километров.
— Ищи место, где остановиться, — спокойным голосом ответила Мария, вытирая Тане мокрый лоб. — Сто километров она, точно, не дотерпит. И, как на грех, ни посёлка, ни города рядом. Сверни с дороги, а, то, ещё въедет кто-нибудь.
— Может быть, дотерпит? — в голосе водителя послышалась паника.
— Останавливайся, кому говорю! — рявкнула женщина. — На ходу, что ли, детей принимать?
Больше не споря, Антоныч свернул в сторону и повернулся к женщинам.
Татьяна кусала губы, стараясь не стонать, хотя, выворачивало её уже изрядно.
— Чё сидишь? — вызверилась Мария. — Иди сюда, надо сидения разложить. Под голову ей что-то мягкое подсунь. Печку посильнее включи, не хватало еще ее или детей простудить.
Бабушка торопливо рылась в «родильной сумке».
— Вот, подстели. А это — детей вытирать. Воды нет?
— Есть, пятилитровая бутыль в багажнике.
— Тащи.
Волк послушно принес воду и замер, вопросительно глядя на бабу Машу.
— Танечка, всё хорошо! Слушай меня. Когда потуга — тужься, дыхание задерживай и старайся подольше подержать. Вот, сюда упрись. Не бойся, всё будет хорошо! А ты, курьер, вот сюда встань. На руки мне полей. Ага. Теперь, давай, я тебе полью. Чё глаза квадратные делаешь? Вдруг, помогать надо будет? Потом, там двойня, тебе, так и так, ребенка на руки брать. Не грязными же!
Волк торопливо вернулся в кабину, покопался в бардачке и вернулся с упаковкой влажных салфеток.
— Годится, — одобрительно кивнула Мария. — Давай, Танечка, тужься!
Боль накатывала волнами, раздирала тело. Если раньше она ещё держалась, то на потугах прорывался стон.
Краем глаз Татьяна видела белого, как бумага курьера, которого деятельная Мария пристроила придерживать Татьяну.
Волк осторожно обнимал женщину, поглаживал ее по руке и, когда она тужилась, и сам задерживал дыхание, напрягаясь так, что жилы на шее вздувались.
— Давай, Танечка, я уже кого-то вижу! — баба Маша фонтанировала оптимизмом и энтузиазмом.
— Н-н-м-м-м!!!
— Кричи! — волк наклонился к самому её уху. — Не терпи, кричи, пожалуйста! Кричи, Таня, легче дело пойдет!
И она отпустила себя, издав полурык — полустон. И ещё. Ещё. И — крик на сильной потуге.
Татьяне казалось, что что-то распирает ее изнутри, что она вот-вот «разойдется по швам».
— Тужься, Таня, тужься! Я держу головку, ещё немного!
И Татьяна, с силой откинувшись, вцепившись в руку Антоныча, с криком, рыком, воплем — напряглась, выгнулась и вытолкнула то, что разрывало её.
Доля секунды и крик ребенка. Громкий, сердитый.
— Девочка! — радостно провозгласила Мария. — Да, какая крепкая, голосистая!
Над ухом Татьяны судорожно выдохнул курьер.
— Иди сюда, помощник! — позвала его Мария. — Надо ножик, пуповину перерезать.
— Нет ножика, — глухо выговорил мужчина.
— Что ты за мужик — даже, ножа нет! — возмутилась Мария. — И, что нам делать? Зубами рвать, так, у меня нечем, одни пеньки, а мосты в стакане у кровати остались.
Татьяна, испытывая невероятное облегчение, обратила внимание на перекошенное лицо курьера, проследила за его взглядом и охнула — она, всё еще, держала его за руку. Багровые синяки показывали, что держала она очень крепко.
— Простите, — прохрипела она, разжимая пальцы.
Волк, молча, погладил её по волосам и, подсунув под плечи женщины куртку, переместился к Марии, которая обтирала ребенка.
