Девочка размахивала ручками и ножками и орала, не смолкая ни на секунду.
— Она так плачет, — взволнованно проговорил мужчина. — Ей больно? Это нормально — так кричать?
— Нормально. Лёгкие разворачиваются и лучше работают, — ответила Мария. — Что с пуповиной-то делать? Времени немного — сейчас второй полезет.
Мужчина наклонился над малышкой, вздохнул:
— На каком расстоянии надо откусить?
— А, вот туточки, — показала Мария. — Я полоску от пеленки оторвала и перетянула, выше жгута.
— Нет, — слабо запротестовала Татьяна. — Не делай этого, ты же…
Но курьер уже нагнулся, ухватил пуповину и, с хрустом, перекусил.
И потерялся в ощущениях — его зверь, до этого сидевший тихо, вскочил и жадно вдохнул запах ребенка, крови, пуповины. Вдохнул и зарычал. Радостно, торжествующе.
Антоныча оглушило, проволокло волоком, швырнуло в водоворот центрифуги и выкинуло наружу.
Ловя ртом воздух, он смотрел на ребенка и ощущал, что дороже этого орущего малыша у него нет никого. Лавина чувств поглотила, волк потерялся во времени и пространстве. Всепоглощающее желание закрыть, защитить, спрятать, утешить.
Татьяна только вздохнула, но сказать ничего не успела — её накрыла очередная потуга.
— Ты, чего застыл, — толкнула его Мария. — Перегрыз, и молодец. Давай ее сюда, надо завернуть, а, то, простудим. Смотри, у Татьяны опять потуги начались, сейчас второй будет.
Женщина ловко закрутила малышку, одевая и заворачивая, поглядывая одним глазом на роженицу.
Мужчина внимательно следил за руками Марии, не в силах оторвать взгляд от ребёнка.
— На-ка, положи ее вон туда, — женщина передала девочку волку. — И двигай на прежнее место, у нас тут полным ходом второй идет.
— Ей ничего не будет? — спросил волк. — Она же плачет.
Девочка кричала, шлепала губками, ища сосок, и не найдя, снова принималась кричать.
— Ничего ей не будет. Положи уже и держи Таню! — рявкнула баба Маша.
Татьяна видела всё отчетливо и понимала, что происходит, но, не в силах ни на что повлиять, сконцентрировалась на том, что она могла и должна была делать — рожала.
Сначала вышел послед, баба Маша его прибрала, бормоча под нос, что надо будет закопать в поле.
Небольшая передышка, и потуги пошли с удвоенной силой.
Когда рождалась дочка, ей казалось, что у нее все там разорвется. Но теперь, когда на свет пробирался сын, Таня поняла, что такое настоящие мучения.
Это было не просто больно, а — БОЛЬНО!
Незнакомый волк бережно держал ее под плечи, гладил руки, волосы, шептал что-то успокаивающее и поддерживающее. И терпел, когда она на каждой потуге вцеплялась в его руку.
— Ещё, Танечка! Ещё немного, — уговаривала баба Маша. — Крупный какой, поэтому, так тяжело. Постарайся, милая, уже вот-вот!
И Таня старалась и, не в силах терпеть — кричала. Кричала так, что у нее самой уши закладывало.
Наконец, последнее усилие, и раздался басовитый рёв.
— Мальчик! — торжествующий голос Марии. — Настоящий богатырь, на руках не удержишь!
Ребенок кричал сердито и требовательно.
Курьер, не дожидаясь просьбы человечки, бережно опустил Татьяну на куртку и перебрался к малышу.
— Вот, тут кусай, — показала Мария.
Волк наклонился, повторил процедуру, и снова его накрыло, ошеломило, проволокло и вышвырнуло.
Трясущимися руками, он осторожно развернул ребенка к себе и, ревниво, отобрал у Марии пеленку.
— Я — сам! — принялся обтирать, аккуратно, еле прикасаясь, промакивая, а не вытирая.
— Ну, сам, так сам, — не стала спорить Мария. — У нас, как раз, еще дело — второй послед.
Вода в бутыли давно закончилась, от упаковки салфеток остались только воспоминания.
Баба Маша, как могла, обтёрла Татьяну и сидения машины.
— Хорошо, что сидения кожаные, — отметила она, а то, изгваздали бы, вконец.
— Плевать, — ответил волк, держа в каждой руке по ребёнку и умилённо их разглядывая.
— Ну, давай детей маме, пора им молока попробовать, — женщина протянула руки.
— Я — сам, — буркнул курьер и осторожно подал Татьяне одного малыша, дождался, когда он присосется, и ко второй груди поднёс второго.
Мария несколько растерянно смотрела на эту картину.
— Милок, — решила она вмешаться. — Ты, конечно, очень помог, но это не твоя женщина, ты бы вышел или отвернулся, пока она покормит.
Курьер поднял взгляд на человечку и отрезал:
— Мои!
— Кто? — растерялась Мария, а Татьяна, услышав это, оторвала взгляд от сосредоточенно сосущих малышей.
— Дети. Мои!
— Таня? — баба Маша недоумённо посмотрела на женщину. — У него, никак, крыша поехала. Недаром, никогда раньше мужиков на роды не пускали, не выдерживает их психика этого.
— Я — нормальный, — буркнул волк. — Выйди, женщина, в туалет сходи или, там, воздухом подыши. Мне надо с Татьяной поговорить.
— Таня?
— Выйди, баба Маша, — тихо сказала Татьяна. — Он мне ничего не сделает.
— Как скажешь, — Мария с сомнением посмотрела на волка. — Если что — я возле машины стою.
Минуты две царила тишина, разбиваемая тихим сопением и причмокиванием детей.
Наконец, волк отмер:
— Для меня и моего зверя эти малыши — мои дети.
— Я поняла, — тихо ответила Татьяна. — Я же говорила — не надо! Или, ты не знал, что происходит, если самец перекусывает пуповину новорожденного?
— Знал и сделал это осознанно, — ответил волк.
— Зачем? Что нам теперь делать?
— Растить сына и дочку, — тихо проговорил волк. — Думаю, ты понимаешь, что я, теперь, никогда от них не откажусь?
— У них есть отец.
— Их зачал Дёмин, — кивнул волк, — но это, уже, не имеет никакого значения. Эти дети — мои. Абсолютно для всех — мои. У них и запах поменялся, если ты не заметила.
— Заметила. Кто ты? По запаху метки ты понял, кто отец детей, а потом, специально перекусил пуповины, признав малышей своими. Зачем?
— Я не могу оплодотворить самку. В детстве переболел свинкой, — пояснил волк. — Я и об одном малыше не мечтал, а тут — сразу двое! Подарок судьбы.
— Метка сошла, я — свободная волчица, — тихо проговорила Татьяна. — У меня есть альфа — Матвей Григорьев. И — приёмная дочь — Станислава. Ты свалился ниоткуда, я, даже имени твоего не знаю! Но ты по запаху метки назвал имя моего бывшего. Кто ты?
