– Найми, по крайней мере, кого-то, кто бы ухаживал за Эндрю. У тебя и так столько забот!
Люси покачала головой.
Она сказала, что Пинкни следует вести более открытую жизнь. Ездить охотиться по выходным, как другие мужчины, сопровождать Лукаса на петушиные бои или бокс – матчи проходили негласно, но тем не менее о них в старом городе знали все. Пинкни отказался. Драк и крови он насмотрелся достаточно. – Если бы могла, я умоляла бы тебя познакомиться с хорошенькой девушкой и жениться. Тебе, наверное, следует так поступить. Хотя это, конечно, убьет меня.
Унылое лицо Пинкни озарилось тихой улыбкой.
– Я уже знаком с одной хорошей девушкой. Мне остается только подождать.
Слова его огорчили Люси.
– Ах, Пинкни, мне уже тридцать два года. А чувствую я себя восьмидесятилетней старухой. Я вижу ее в зеркале.
В последний вечер, который они провели вместе, Пинкни принес свою книгу в бархатном переплете. Это был томик стихов Джона Долиа. Лента была заложена на странице с заглавием «Отвага». Одна строфа была помечена карандашом.
Кто красоту души узрит,
Не льстится плотью бренной;
Он локоны и жар ланит
Почтет накидкой тленной.
В доме на Шарлотт-стрит Люси поместила книгу на столике рядом со своей кроватью.
Пинкни отводил душу, сидя над учетными книгами компании «Трэдд—Симмонс». Слишком долго он пренебрегал делами. К тому же он понял, в какой зависимости от Симмонса находился с самого начала. Симмонс заключал все контракты, Симмонс был знаком с представителями компаний, покупающих фосфаты. Неудивительно, что после случившейся ссоры Симмонсу ничего не стоило убедить эти компании вести дела с поставщиками-саквояжниками, которым штат предоставил монополию. Оставив компанию «Трэдд—Симмонс», Джо вообразил, что с ней покончено.
– Но мы вполне можем существовать, – сказал Пинкни своему шурину. – Тысячи тонн фосфатов лежат под землей. Надо только найти покупателя.
Лукас вызвался ехать на север, чтобы установить торговые связи, но Пинкни не отпустил его.
– Ты вот-вот станешь отцом, и Лиззи мне не простит. Я поеду сам.
Он уехал в феврале, рассчитывая вернуться к середине марта. На второе апреля была назначена свадьба Стюарта с Генриеттой Когер, и Пинкни пригласили в качестве шафера.
Случилось так, что Лукасу пришлось занять его место. Пинкни столкнулся с большими трудностями, чем ожидал. Элизабет также не могла сопровождать свою новую сестру. Маленький Лукас запаздывал на три недели и не подавал признаков, что собирается наконец выбраться на свет. Элизабет сравнивала себя с бегемотом. Хэтти, каждый день приходившая ее навестить, только расстраивала Элизабет. Пинкни пообещал, что старая негритянка, оставив дом Трэддов на Клару, будет жить у Куперов в няньках. Хэтти не могла дождаться этого часа.
Джулия сыграла роль «самой старой в мире подружки невесты», как она себя называла. Она с удовольствием приняла, участие в свадебном торжестве. Когеров она хорошо знала – это семейство связывал с родом Эшли брак, заключенный еще в восемнадцатом столетии. Она дала свадебный ужин в Барони после венчания в старой церкви Святого Эндрю, находившейся на плантации Эшли. В церкви не проводили службы со времен войны, но епископ открыл ее ради Адама Эдвардса. Его голос был слишком мощным для крохотной церквушки, но, к счастью, в окнах не было стекол и он мог свободно изливаться наружу. Мэри Трэдд Эдвардс, не обманув всеобщих ожиданий, без устали плакала.
– Леди так не поступают, моя милая, – заявил доктор Перигрю. – Ты выкинула ребенка, будто уличная кошка. Перестань плакать. Ты у нас молодец, хорошая девочка.
– Где Лукас? Я хочу его видеть.
– Слава Богу, что его здесь нет. Нет ничего хуже, когда взволнованный отец путается под ногами. Занявшись им, я бы не заметил, как выскочила малышка.
На следующее утро Делия встретила Лукаса на тротуаре. Он как раз возвращался из Барони.
– Мистер Лукас, ребенок родился!
Лукас взбежал по лестнице, перескакивая через три ступеньки.
– Элизабет! Моя дорогая! Как я мог уехать? Будь прокляты все свадьбы на свете, кроме нашей. Где же он? Где мой сын?
Элизабет отогнула одеяло, чтобы показать мужу крохотное существо, спящее у нее на руках. Лукас на цыпочках приблизился.
– Какой маленький, – прошептал он. Лукас залюбовался точеными ушками и крохотными пальчиками. – Прекрасно, – прошептал он с благоговением.
Элизабет почувствовала прилив гордости и любви, отозвавшийся в ее сердце теплотой.
– И на ногах пальчики, – сказала она. – Хочешь взглянуть?
Она развернула одеяло.
Лукас потерся щекой о крохотные ступни, и она хихикнула.
– Мокрые, – добавила Элизабет. – Придется нам все запасные простыни изрезать на пеленки. Позови Хэтти, милый. Она перепеленает девочку.
Лукас прекратил разглядывать крохотные ноготки младенца:
– Что?
Элизабет, смеясь, повторила:
– Разве ты не знаешь, что младенцы не умеют проситься? Мосси ввела тебя в заблуждение.
Лукас взглянул на пеленки младенца.
– Что ты, глупенький, – сказала Элизабет. – Пусть это делает Хэтти.
– Это девочка! – воскликнул Лукас. Элизабет кивнула:
– Я уже подобрала ей имя. Ты ведь обещал, что я сама буду называть девочек.
Лукас повернулся к ней спиной.
– Лукас! Лукас, куда ты?..
Элизабет услышала, как он стремительно сбежал вниз по лестнице.
Вернулся он поздним вечером. Элизабет к тому времени успела наплакаться и уснуть. Малышка спала в колыбели на кухне, где Хэтти стирала пеленки.
– Это вы, мистер Лукас? – спросила Хэтти. Ответа не последовало.
Хлопнув дверью, Лукас ворвался в спальню. Элизабет проснулась. В темноте она не видела мужа, но услышала его голос и почувствовала сильный запах виски.
– Я хочу сына, – заявил Лукас. – Мужчине подобает иметь сына.
Он был пьян.
– Лукас! – взмолилась Элизабет. – Мне очень жаль, что ты так разочарован. Но у нас красивая дочка. В следующий раз родится сын.
– Я хочу сына, – простонал он. – Ты должна родить мне сына.
Он повалился на кровать, шаря в простынях, путаясь в складках ее ночной сорочки.
– Проклятье! Ты должна дать мне сына.
Тело Лукаса было тяжелым, от него нестерпимо пахло потом. Элизабет показалось, что к ней ворвался кто-то чужой. Пальцы Лукаса терзали плоть, израненную родами. Элизабет завизжала. Он рукой заткнул ей рот. Когда он насиловал ее, она чувствовала, что ее будто режут стилетом. Элизабет погрузилась в черную бездну страха. Она задыхалась. Кулаками она била мужа по голове и плечам, пока руки безвольно не упали на простыню. Элизабет потеряла сознание.
