– Весь дом будет для тебя, Кэтрин, – шептала она, когда дочь, наплакавшись, уснула. – Я обещаю, он весь будет твой.
Пока Элизабет клялась, что изгладит потрясение, которое пережила Кэтрин после смерти отца, Пинкни и Джошуа пытались исправить финансовое положение. Собор Святого Финбара купил дом Расселлов и устроил там монастырь. Антиквар из Балтимора купил мебель. На вырученные деньги Пинкни выкупил ожерелье и запер его в конторском сейфе. Кредиторы Лукаса согласились взять векселя под проценты, которые Пинкни обязался оплачивать по мере возможности. Единственное затруднение возникло с Куперами. Джошуа Энсон неустанно сражался с их юристом.
– Он изводит себя, – сказал Пинкни Люси. – Мне не следовало вовлекать его в это дело.
– Вовсе нет, – ответила Люси. – Это лучшее, что ты мог для него сделать. У него глаза горят, на щеках появился румянец. Последние несколько лет были очень тяжелыми. После смерти мисс Эммы он чувствовал себя очень одиноким. Когда он наконец пришел в себя, оказалось, что для него нет работы. Одни его клиенты обратились к другим юристам, пока он болел, другие умерли, а многие передали свои дела детям, у которых, конечно же, имеются друзья, занимающиеся юриспруденцией. Поколение мистера Джошуа значительно поредело, ведь ему как-никак уже семьдесят лет. А ты втянул его в хорошую схватку. Он снова почувствовал себя молодым. Я не видела его таким оживленным со времени последнего бала святой Цецилии. Он все еще загорается, когда приближается эта пора. Как хорошо, что он президент общества. Другие устроители собираются здесь, чтобы обсудить приготовления. Тогда он не чувствует, что оказался на обочине.
Пинкни почувствовал знакомый укол. Ему не нравилась идея переезда Люси, и он, конечно же, был недоволен, что Джошуа Энсон остался жить в доме на Шарлотт-стрит, как его просила Эмма. Однако Пинкни знал, что Люси не выносит, когда критикуют свекра. И он никогда не осмеливался заговорить об этом с мистером Энсоном. Если бодрость старика поддерживается чувством гордости, никто не вправе его упрекать, даже несмотря на то что та же гордость делает его обидчивым.
И потом, ведь есть еще маленький Эндрю. Мальчик был счастлив, учась в Цитадели, в стороне от душной атмосферы дома и шумных соседей. Завершился второй год обучения, и он чувствовал себя великолепно с офицерской нашивкой на рукаве. Он был очень миловиден, его прочили в душки дебютанток предстоящего сезона.
Тем временем отец его медленно умирал, почти полностью парализованный вторым ударом. Пинкни старался об этом не думать, хотя смерть Эндрю была неизбежной. Когда они с Люси наконец поженятся, надо будет перевезти Джошуа на Митинг-стрит, хочется ему этого или нет. Конечно, с возвращением Элизабет станет тесновато, но этот вопрос можно как-нибудь решить.
Люси заговорила с ним. Пинкни вздрогнул:
– Прости, дорогая, о чем ты?
– У тебя вот-вот оторвется пуговица на пиджаке. Может, я пришью ее, пока совсем не отлетела?
Пинкни улыбнулся. Он чувствовал себя счастливым, когда забота Люси напоминала ему, что скоро им предстоит другая жизнь.
– Буду признателен, мэм.
На душе у Люси стало тепло. Она знала, о чем Пинкни сейчас подумал.
Битва с Куперами закончилась прежде, чем Элизабет в октябре вернулась домой. Когда Пинкни сказал ей, что суда не будет, она только кивнула. Было ясно, что ей это все не слишком интересно.
– Они уже не имеют никакого отношения к моей жизни, – сказала Элизабет. – Я не собираюсь иметь с ними дел.
Элизабет больше не походила на изможденную сомнамбулу, какой она была, покидая город в мае. Она загорела, как индеец, нос облупился, появились веснушки. Она бывала на солнце, сколько ей хотелось.
Кэтрин тоже загорела. И оправилась от своего ужасного горя. Благодаря безраздельному вниманию матери тоска об отце постепенно угасла. Обе стали неразлучны. Даже Хэтти не пыталась утверждать свой авторитет. Кэтрин нужна мать. И Элизабет нужна ее маленькая дочь.
Элизабет вернулась к прежней роли леди-из-семейст-ва-Трэддов. Поначалу это пришлось не по нраву Кларе – она привыкла управляться и с домом, и с Пинкни одна, с тех пор как Хэтти стала няней Кэтрин. Но Делия подольстилась к ней и взяла на себя присмотр за домом. Клара вскоре привыкла к новой жизни, несмотря на то что Элизабет часто вторгалась на кухню – она любила печь для дочери.
– Ребенок будет толстым, как надутая рыба, – ворчала Клара.
Делия хихикнула:
– Хочет догнать свою маму.
Беременность Элизабет сделалась заметной. Она не могла бы показываться на людях, даже если бы ей хотелось. А ей не хотелось никуда идти. Все ее интересы сосредоточились на Кэтрин.
В ноябре Адам Эдвардс прислал телеграмму с неожиданной новостью: Мэри умерла. Неожиданно, от разрыва сердца. Пинкни известил родных, последовал поток телеграмм с предложениями, где проводить заупокойную службу и где хоронить. Джулия оказалась настойчивей всех. Ее сестра Эшли, сказала она, несмотря на все ее недостатки. Она должна быть похоронена в семейном склепе в Барони. А заупокойную службу следует провести в церкви Святого Андрея. Ее открывали для свадьбы Стюарта и откроют вновь по случаю похорон его матери.
Стюарт громогласно заявил, что согласен с тетушкой.
Пинкни была отведена роль миротворца, посредника и мальчика на побегушках. К утру следующего дня компромисс был достигнут. Родственники отправятся в Брин Мор на заупокойную службу, а потом перевезут тело домой и захоронят.
Элизабет, конечно же, не поехала – по причине своего положения. «Слава Богу, – думала она втихомолку. – Мне не хочется ехать. Ненавижу заупокойные службы и не знаю Адама Эдвардса. Да и мать я почти не знала и совсем не скучаю о ней. Это очень грустно. Я никогда не предам Кэтрин, как мать предала меня. Наверное, я была ужасной дочкой, если моя мать оставила меня. Но это не значит, что я буду плохой матерью. Нет, я буду самой прекрасной матерью в мире».
Свою клятву она повторила двенадцатого декабря, когда родился ребенок.
Это был мальчик – толстый, вопящий, краснолицый.
– Полагаю, вы назовете его в честь отца, – сказал доктор де Уинтер.
– Маленький Лукас? Нет, доктор, – возразила Элизабет. – Взгляните на эти крошечные бровки – они медного цвета. Этого мальчика будут звать Трэддом.
47
– Сиди смирно, мой ангел, и улыбнись кузену Эндрю, – пятый раз сказала Элизабет.
Эндрю Энсон-младший щелкнул затвором своей камеры.
– Думаю, хоть один снимок да получится, – сказал он.
– Можно мне не улыбаться, мама? – плачущим голоском спросила Кэтрин.
– Да, золотко. Ты у меня хорошая девочка. Сейчас мы разделим торт, и первый кусок достанется тебе.
Элизабет поспешно перешла лужайку.
