– В июле не может быть урагана. Хэтти перестраховывается. Ты уверен, что она действительно боится шторма, а не скрывает что-нибудь? Да и стара она уже, нельзя об этом забывать.
– Возможно. Она давно жалуется на ноги и утверждает, что у нее «сахар в крови». Я в это не верю. Для диабетика она довольно худа, и я не замечал, чтобы она часто пила. Скорее всего, среди прислуги это сейчас считается модной болезнью. Множество моих друзей говорят, что их служанки жалуются на «сахар в крови». – Пинкни улыбнулся: – Никогда не гонись за модой. Мы, мужчины, с колыбели усвоили, как вы, дамы, любите щегольнуть.
Элизабет рассмеялась:
– Замечательно, дорогой брат. Я уже не сержусь. Допускаю, что турнюры и шлейфы выглядят глупо, – невозможно ни сесть, ни пройтись так, чтобы не смести ландшафт. Но мое затруднение не разрешено.
Они просовещались около часа. Пинкни пошел поговорить с Хэтти, а Элизабет – с Делией. В тот же день Хэтти и Элизабет взяли детей и коробки с летней одеждой и переехали на остров. Хэтти помогла Элизабет открыть дом, вытрясти пыльные одеяла и вымести песок, набившийся в комнаты за несколько месяцев отсутствия хозяев. Весь остаток лета Хэтти оставалась на Митинг-стрит, исполняя работу Делии. Делия приезжала на остров на пароме. Ночевать она не оставалась.
– Колдовство всегда наступает по ночам, – со знанием дела заявляла она. – Только бы затемно вернуться домой, а где я проведу день – неважно.
Элизабет даже не пыталась ее убедить, что им Ничто не угрожает. Она надеялась, что череда прекрасных солнечных дней не оставит и следа от ее собственных страхов.
Однако и Элизабет, и Делия ошибались. Ураган пришел, и это случилось среди бела дня.
Элизабет возвращалась на остров на пароме после долгого душного дня, проведенного в хождении по лавкам. С надеждой смотрела она на темные тучи, клубившиеся над горизонтом. Возможно, когда она доберется домой, начнется ливень. Грозы всегда возбуждали и оживляли ее. Молнии словно разрывали туман, отгораживавший ее от остального мира, а раскаты грома в воздухе вливали в нее бодрость.
Облака закрывали небо, спрятав знойное августовское солнце, ветер налетел совсем неожиданно. Ей захотелось снять шляпу. Это так чудесно, когда ветер ерошит волосы.
– Взгляните-ка! – сказал матрос.
Элизабет повернулась туда, куда он показывал пальцем. За гаванью край облака опустился, почти касаясь воды. Около десятка пассажиров сгрудились у перил, наблюдая эту картину.
Облако сползало все ниже, скручиваясь и раскручиваясь, пока наконец между небом и водой не протянулся витой черный столп. В этот миг все услышали отдаленный глухой рев.
– Господи Иисусе, – выдохнул матрос, – огромней этого водяного смерча я еще не видывал.
Элизабет смотрела как зачарованная. Она слышала о водяных смерчах, но ей никогда не приходилось их видеть. Казалось, он танцует. С ужасающей грацией, присущей великанам, он извивался, волнуясь снизу доверху. Наконец он, по-прежнему извиваясь, начал пересекать гавань. Шум усилился. Матрос упал на колени и принялся молиться. «О Господи!» – безмолвно вторила Элизабет. Смерч мчался прямо на них, и Элизабет увидела, как он огромен. Оглушительный рев свидетельствовал о его неизмеримой мощи. Если он ударит судно, оно разлетится в щепки. Она закрыла глаза и стала молиться. Если ей суждено умереть, надо успеть испросить прощения за грехи. Но ужас сковал ее. Элизабет смотрела не дыша, как водяной смерч движется прямо на нее, толкая перед собой высокие разбегающиеся волны.
Брызги обдали ей лицо, и она почувствовала на губах вкус соли.
И вдруг смерч повернул. С неуклюжей игривостью он затанцевал прочь, и судно проскользнуло в огромную прогалину между боковыми волнами. Элизабет вцепилась в перила и глубоко, судорожно вдохнула. Теперь она могла молиться. Лицо ее было мокрым от соленой воды и катившихся по щекам слез облегчения. Она благодарила Господа за спасение.
В городе люди услышали рев раньше, чем заметили смерч. Сторож на переезде, там, где железнодорожная ветка пролегала вдоль складов на Бэй-стрит, в отчаянии огляделся, ища вышедший из-под контроля локомотив, – рельсы были пусты. Но звук нарастал позади, в туннеле на Столлз-Элли. Сторож обернулся и увидел, как крутящийся столп разбил дамбу на Ист-Бэттери. Он машинально поднял черно-белый знак сигнала «стоп». Осколок каменной кладки полетел в него, и сторож упал. Он был уже без сознания, когда многотонная волна обрушилась сквозь пролом в стене. Сторож утонул, не успев очнуться. Смерч, сверкая молниями, пронесся по старому городу. Под напором воды разбивались окна и вдребезги разлеталась черепица. Смерч разрушал затейливо – словно забавлялся какой-то исполинский злой ребенок. Он сорвал золотой шар с колокольни Святого Михаила и проскакал по Митинг-стрит, ломая одни дома и перепрыгивая через другие. На Калхоун-стрит он со всею своей силой обрушился на шпиль в романском стиле, принадлежавший Баптистской церкви, что у площади при Цитадели. Замковый камень он зашвырнул на вокзал южно-каролинской железнодорожной станции и помчался, ревя, как локомотив, по рельсам. Устав от этой игры, он нырнул назад в породившие его облака. В память о себе он оставил четыре мили искореженных, расшвырянных рельсов.
Все это длилось менее трех минут. Прежде чем кто-то сообразил, что стряслось, ураган кончился. Подавляющее большинство жителей города узнало о нем лишь к вечеру из газет.
Но на узких улочках южнее Брод-стрит вода продолжала неуклонно подниматься. Пролом в стене был до сорока футов шириной, и смешавшиеся потоки реки Купер и морского прилива хлынули в него, затопили Ист-Бэттери и разлились по старому городу, покрыв землю слоем толщиной в фут. Через час вода, затопив ступени домов, просочилась сквозь щели под дверьми веранды. На Брод-стрит, в конторах, расположившихся в полуподвальных помещениях, плавали столы и стулья.
Мужчины и юноши, пробравшись на затопленные склады, вытаскивали мешки с зерном и тюки с хлопком. Они нашли способ заложить пролом в стене. Когда наступила ночь, работали при свете факелов. После восьми часов изнурительной работы прилив отступил. К утру вода плескалась вокруг обложенных дерном тюков и солнце сияло на повозках, нагруженных мешками с песком, которые должны были заменить тюки. Дамы в своих домах, стоя по щиколотку в воде, благодарили провиденье за то, что наводнение случилось летом и ковры находятся на чердаках, а не на полу нижних этажей, как это бывает в холодную погоду.
Пять дней вода возвращалась в море. К тому времени дамба была восстановлена, окна застеклены, крыши починены, золотой шар возвращен на верхушку колокольни, а поезда побежали по новым рельсам. В Баптистской церкви на площади Цитадели починили зазубренные края усеченной верхушки колокольни, и конгрегация задумала сбор средств, чтобы сделать новую. Главное здание было не тронуто, и на восстановление не требовалось слишком больших средств. Август в Чарлстоне был слишком жарким, чтобы делать что-либо в спешке.
Смерчи особенно неприятны тем, согласились все, что налетают слишком внезапно. При урагане можно успеть закрыть ставни и запастись водой и пищей. Ветер не достигает такой разрушительной силы. Всем известно, что такое ураганы. Но шквал был для Чарлстона в новинку. Непредвиденные бедствия вызывают беспокойство. И все-таки город выстоял. Как бывало всегда. Люди гордились своим упорством и даже допускали, что обсуждать новые события интересно. В городе давно уже ничего не случалось. Тем, кто пережил бурные годы войны с янки, жизнь казалась слишком мирной.
