– Остановитесь и подумайте хотя бы раз в жизни, Мэри. Что бы ни сделали янки, мы не имеем права распространять войну на детей.
Мэри пыталась возражать, но миссис Олстон урезонила ее:
– Если хотите, я могу вычеркнуть Лиззи.
Мэри отступила. Придя домой, она процитировала миссис Олстон, как если бы это были ее собственные слова:
– Мы не должны воевать с детьми. Только янки способны сжечь Колумбию. Бедная мадам Тальван, где уж ей понять. Ведь она не из Чарлстона.
– Ровно с шести часов пополудни, – прокомментировала Джулия.
Мэри притворилась, что не слышит. Она отправилась к Софи поговорить насчет платьев для девочки. Если нельзя еще раз выпустить подол, придется перешить несколько старых платьев Мэри. Школа открывается первого октября, осталась всего неделя.
14
– Ослы! – Пинкни скомкал газету.
– Без крайностей, – пробормотала Джулия, не отрываясь от шитья.
– Что случилось, Пинни?
– Политика, мама. Тебе это не интересно.
– О-о… – Мэри удовлетворил его ответ. – Прости, дорогой. Почему бы тебе не поговорить об этом с Эндрю? Вы, мужчины, хорошо разбираетесь в таких вещах.
Пинкни раздражало ее непрестанное воркование. Он вышел из комнаты. Джо, выждав минут пять, присоединился к нему на веранде.
– Покурим, капитан?
Пинкни, пробормотав слова благодарности, взял сигару.
– Ты уже знаешь, что произошло? Они погубят нас. Симмонсу все было известно заранее. Ему довелось услышать разговор тех, кто имел отношение к делу. Военное правительство позволило открыться местным органам законодательной власти. Туда входили уроженцы Южной Каролины. В газете сообщалось об их деятельности. Помпезные политиканы, они выпустили ряд законов – так называемый Кодекс для черных, – в коих отменялись все законы, за которые голосовали негры, и учреждались раздельные избирательные округа и правила голосования для белых и черных.
– Ты понимаешь, Тень, что может за этим последовать?
– Новая заварушка в Колумбии. И уроженцами Южной Каролины будут считаться только черные. Из отеля побегут постояльцы. Они всю неделю пакуют чемоданы.
Его предсказания, как всегда, оправдались. Через неделю Джеймса Орра, ведающего в правительстве поставками, заменил армейский полковник. На конец октября были назначены новые выборы. Новое правительство на две трети состояло из негров. Большинство белых прежде работали в Бюро Освобождения. Начались радикальные перемены.
Военное правительство рассылало свои бланки в тонких желтых конвертах. В первый понедельник ноября группы военных маршировали по улицам. Остановившись у какого-нибудь дома, солдаты вставали по стойке смирно. Офицеры вручали хозяевам канареечно-желтого цвета конверт, в который были вложены «Объявление о налоге на собственность» и «Размеры налогов». Чарлстонцы обязаны были уплатить налог до конца месяца.
Во вторник появились спекулянты. Они стучались в дверь, а если хозяев не было дома, оставляли записку. С улицы доносились их громкие крики. Они обещали позаботиться о вдовах, сиротах, раненых. Предлагали хозяевам продать дом за сто, двести, пятьсот долларов. Тогда вас освободят от налогов, заявляли они, как не имеющих собственности.
– Стервятники! – фыркнула Джулия. – Умеют выбрать жертву. Они чувствуют слабых, таких, как Сусанна Эдисон, вдова с тремя детьми. Вот увидите, к нам они не осмелятся заглянуть. Я приняла надежные меры против их кошачьего концерта.
– Мы заслужили это, Джулия. Бог наказывает нас за грехи и суетность.
– Не говори чепухи, Мэри. Не то я стукну тебя. Взглянув на сердитое лицо сестры, Мэри вернулась к чтению Книги Иова. Она уже отметила несколько мест, о которых хотела поговорить с доктором Эдвардсом.
Джулия пошла разыскивать Пинкни. Может быть, драгуны примут какие-то меры и обуздают крикунов?
Драгуны ничего не могли поделать против крикливых спекулянтов. Но горожане вынуждены были что-то предпринять. В течение месяца повсюду в городе проходили встречи и совещания. Тех, кто был испуган и растерялся, утешали друзья, обладавшие большей сообразительностью и твердостью духа. Юристы изучали акты, завещания, дарственные. Женщины откладывали вещи, которые можно продать. Люди молились друг за друга – вместе и поодиночке. Нежданная солидарность, высказанная в словах, приносила утешение и надежду на будущее.
Многие избежали краха, отдавая свои наследственные драгоценности Пинкни. Оказавшись в роли посредника, он испытывал горечь, гнев и отчаяние. Но продолжал исполнять отвратительные ему обязанности, относя свертки с драгоценностями Джо и с болью передавая владельцам тоненькие пачки денег. Он мог еще смириться с тем, что дельцы обманывают его друзей, ведь он не был знаком с покупателями, а безликое зло переносится легче. Но его доводила до отчаяния благодарность тех, кто отдавал в его руки свое состояние. Все, что он мог для них сделать, – постараться, чтобы их обманули как можно меньше. Сердце Пинкни готово было разорваться от стоической любезности чарлстонских дам, которые благодарили его так, будто он дарил им драгоценности, а не отбирал их.
Несмотря на горестные события, Пинкни не прекращал свои ежедневные визиты к Лавинии. Девушка весело болтала о достижениях маленького Эндрю, о ближайшем «голодном» вечере, о блестящей идее Люси перешить свое платье для Лавинии, сплетничала об общих друзьях и их успехах в сердечных делах. Ее злила рассеянность Пинкни. Весь день она прихорашивается, чтобы ему понравиться, и думает о том, как развлечь его. Когда наконец он извинялся, уходя к Эндрю, Лавиния, хотя и сердилась, испытывала облегчение.
Быть помолвленной не так легко, как казалось. И все же она могла считать себя счастливицей. У многих окружающих ее девушек был теперь усталый, покорный взгляд. Они уже примирились с тем, что никогда не выйдут замуж, – не хватало женихов, считая даже тех, кого искалечила война. А насчет Майкла Джонсона она не ошибалась. Он сделал предложение Саре Лесли. Пинкни оставался единственным, на кого она могла рассчитывать. Придется уж потерпеть. Пусть Эндрю возится с его меланхолией. Ей нет до этого дела.
В отличие от Лавинии, Эндрю был молчалив. Мужчины пили, пока не пустел графин или пока Эндрю не засыпал. А засыпал он обычно прежде, чем кончалось виски. И Пинкни отправлялся домой, чтобы лечь в постель и долгие часы, глядя во тьму, мучиться от бессонницы.
Но к счастью, декабрь миновал. Еще немного – и Пинкни не выдержал бы. Однако с уплатой налогов было покончено. Прекратились выселения, и оставшиеся без крова пристроились у родственников. Чарлстон пережил и это потрясение, как до того он восставал из пепла пожарищ, из-под обломков после урагана, после опустошительных эпидемий, осады индейцев или испанцев в былые времена и англичан – дважды за сорок лет. Первого декабря «голодный» вечер был многолюдней, чем обычно. Танцевали до наступления ночи, презрев и комендантский час, и учредившее его правительство.
