На следующий день Дилси веяла первый рис, и они съели его за обедом. Когда бы Лиззи ни вспоминала год, проведенный в Барони, именно веяние ей запомнилось лучше всего.
Сложного здесь ничего не было. Рис засыпали в глубокую ступку, выдолбленную из кипариса, и толкли пестиком с длинной деревянной ручкой, также вырезанным из кипариса. После того как шелуха лопалась, рис перекладывали в широкую круглую мелкую корзину. Дилси, напевая, трясла корзину из стороны в сторону, а затем плавным округлым движением подбрасывала рис вверх. Ветер уносил шелуху, а рис падал в ловко подставленную корзину.
И на плантации, и в городе каждый день за обедом подавали рис. Когда ветер был хорош, Дилси веяла рис на неделю вперед. Лиззи всякий раз завораживало движение корзины и сверкание белых, очищенных от шелухи зерен. Дилси пообещала научить ее, но руки девочки были слишком коротки, чтобы держать огромную корзину.
При первой попытке у Лиззи почти ничего не получилось. Но в ноябре, когда девочке исполнилось девять лет, Дилси подарила ей корзину, которую Соломон сплел специально для нее. Она была достаточно широка для ее рук, но не слишком. Это был лучший подарок – даже лучше, чем иллюстрированный атлас, который подарила Джулия, лучше, чем оленьи рога, которые преподнес ей Стюарт, – самые крупные из всех, что когда-либо добывал брат. Кухня была завалена олениной.
Дилси сдержала слово. Каждый день она подолгу занималась с Лиззи, обучая ее веять рис. Джулия не останавливала их. Год приближался к концу, и ей хотелось, чтобы девочка вдоволь насладилась жизнью на плантации. Она много потрудилась, и, если занятия на кухне отнимут немного времени у фортепианных уроков, большой беды не будет. Лиззи нельзя было назвать музыкально одаренной. Но из девочки, кажется, получится неплохая кухарка. В жизни это ей пригодится больше, чем музыка.
В середине декабря Джулия привезла Стюарта и Лиззи домой, на Митинг-стрит. Стюарт молчал, борясь со слезами, которые прорывались, несмотря на все его усилия. Лиззи напевала медвежонку рождественские гимны. В ее сундучке лежал костюм для верховой езды, который, девочка надеялась, ей больше не придется надевать, книга с высушенными листьями и цветами, которую она снабдила ситцевой обложкой и надписала для Джо Симмонса, и перочистка для Пинкни, на которой она вышила его инициалы. Матери она везла образцы вышивок, а Софи несколько банок земляничного варенья, крышки на которых, видимо, не были пригнаны достаточно плотно. За это время она научилась не слишком бойко играть на фортепиано, без визга убивать черепах, с усердием и довольно недурно вышивать, немного говорить по-французски, переменять блюда на обеденном столе, без страха плавать; к тому же девочка поняла две важные вещи: рис не только едят, ему поклоняются, и еще – мальчики предпочтительней, чем девочки. Всему этому ее научила тетя Джулия.
Элинор Олстон позволила Лиззи стать героиней дня, велев девочке показать, как искусно она умеет разливать чай и бегло говорить по-французски. Потом все потекло как обычно. Следующее утро Лиззи провела в углу за то, что послала Каролине Рэгг записку на уроке арифметики.
Стюарт торжествовал значительно дольше. Он тоже поступил в школу. С частными уроками у Уэнтвортов было покончено. В 1867 году преподобный доктор А. Тумер Портер, выдающийся чарлстонский проповедник, при поддержке епархии епископальных церквей открыл школу – Училище Святой Церкви.
Школа предназначалась для сыновей плантаторов, мальчики должны были жить и обучаться в ней. Плату за обучение назначили минимальную: немногие хозяева могли теперь найти деньги для обучения своих детей, так как все средства уходили на восстановление нанесенного Шерманом урона.
Ко времени поступления Стюарта доктор Тумер убедил Федеральное правительство отдать для школы неиспользуемое здание Арсенала, которое находилось в квартале от церкви. Это было обширное кирпичное строение в три этажа, где хватало места и для жилых, и для классных комнат. Перед Арсеналом находился просторный квадратный плац с шестом для флага посредине. Мальчики, перестав гонять мяч, стали играть в солдат: они маршировали рядами, держа палки на плече, словно ружья. Когда в 1869 году Джулия, как владелица плантации, внесла в список Стюарта, школа была известна под неформальным названием Академии Портера. Требования там были высокими, и Стюарта поместили в класс с мальчиками двумя годами моложе его. Но Стюарта это не смутило. Он сделался первым человеком. Все знали, что его чуть не убил папаша Каин. С расширенными глазами мальчишки слушали, как Стюарт клялся в кровавой мести.
– Вот подрасту, – вновь и вновь повторял Стюарт, – и мы сведем счеты с этим цветным.
Никто не сомневался, что так оно и будет. Ему было всего пятнадцать, и он был очень мал ростом, но все верили каждому его слову.
Доктор Портер сыграл значительную роль в жизни Мэри Трэдд. Он обвенчал ее с Адамом Эдвардсом. Посещение Неда Пеннингтона послужило причиной более чем одного романа. Адам Эдвардс никогда не был так счастлив, как во время званых обедов в доме Мэри Трэдд. Дело было не только во вкусной еде, путь к сердцу Эдвардса не пролегал через его ссохшийся желудок. Но его не покидало ощущение уюта и безмятежности. В доме чувствовалась рука хозяйки. Пруденс никогда не заботило, что они едят. На столе никогда не стояли цветы. Обеды Мэри Трэдд стали для него открытием. Когда они неожиданно прекратились и Мэри неделями «не было дома», Адам Эдвардс почувствовал, что его будто выбросили из тепла на мороз. Он понял, что от Мэри исходит тепло, которого ему так недоставало всю жизнь. Свое предложение он предварил пышной, вычурной речью. Мэри очень мило заплакала и вложила свою руку в его. В мае они поженились.
Конечно же, сначала она посоветовалась с Пинкни – сын был главой семьи. Он дал ей свое благословение, вспомнил, как оценивала Эдвардса Пруденс в качестве отца, и настоял, чтобы Стюарт и Лиззи остались в Чарлстоне. Эдвардс собирался принять приход в Брин Море, штат Пенсильвания. Мэри немного поплакала, но даже Пинкни заметил, что она с облегчением согласилась.
– Я никогда не знала, как обращаться с детьми, – призналась она в неожиданном приступе самообличения.
Лиззи наслаждалась суетой, возникшей вокруг приданого Мэри. Джулия ссудила им Пэнси в качестве портнихи. В Филадельфии уже не носили кринолинов. Юбки были с напуском сзади и волочащимся шлейфом. Все платья Мэри, которые сохранили прочность, предстояло перешить. Те, что износились, переделали для Лиззи. Девочка стала обладательницей пяти новых платьев, с рукавами, достаточно длинными, чтобы прикрыть запястья, и подолом, достающим до башмаков. Она показалась в обновах Пинкни и Симмонсу, расхаживая так плавно, что книжка ни разу не свалилась у нее с головы.
Но прекраснее всего было то, что Мэри взяла с собой Софи. Лиззи доверчиво сообщила Джо, что для нее это превеликое счастье. Когда она безыскусно рассказала, как, по мнению Софи, следует обращаться с детьми, Симмонс посадил девочку к себе на колени и обнял ее.
После отъезда Мэри госпожой в доме сделалась Лиззи. Это была ответственная роль. Девочка сидела во главе стола, ее обслуживали в первую очередь. Она звонила в колокольчик, чтобы Элия переменял блюда, составляла меню, разливала чай и отдавала приказания всем вокруг.
