– Ты хочешь купить заговор?
– Нет, просто интересуюсь.
– Мом не любит пустых вопросов, мисси. Ты пришла по делу, вот и говори, чего тебе надо. – Дружелюбие улетучилось.
– Простите, – пробормотала Лиззи. Она собрала юбки, собираясь встать и покинуть хижину. Однако просто так уйти она не решилась. Каролина ни за что ей этого не простит. Надо хотя бы спросить, подумала Лиззи.
– Пожалуйста, мэм, – сказала она. – Я слышала, как-то одна девушка влюбилась, и вы ей помогли.
Она с тревогой ожидала ответа, чувствуя себя неловко. Если женщина будет смеяться над ней, она убежит.
– Ах, золотко, – проворковала мом Роза. – девушек и юношей, которым я помогла, больше, чем тебе лет. Почти все хотят любви, а не проклятий. О Творец, о любви я знаю все.
– Так вы поможете мне? – Лиззи заговорила настойчивей.
Вдруг она совершенно поверила в эту женщину. Дым плавал в темных углах комнаты. Струи причудливо вились, сплетаясь и расплетаясь; складывающиеся очертания напоминали фантастических животных или людей. В воображении ее всплыл Лукас Купер: его иссеченные шрамами губы и смеющиеся глаза поддразнивали ее. Она почувствовала невыносимое желание услышать его голос и увидеть, как солнце играет в его волосах.
– Пожалуйста, – сказала она.
– Мисси, ворожба дорого стоит. – Круглое лицо мом Розы расплывалось в дыму.
– У меня с собой деньги. – Лиззи сунула руку в карман. – Золото. – Она вынула монеты.
– Платят двойную цену, – проговорила высящаяся холмом ведунья. – Одну золотом. А другую судьбой. Ворожба обходится куда дороже, чем поначалу кажется.
Она подставила толстую ладонь. Девушка крепко стиснула золотые монеты.
– Что ты хочешь сказать?
– То, что сказала. Ворожба стоит дороже, чем думаешь. Ты должна быть уверена, что она тебе нужна.
Лиззи отдала монеты. Мом Роза крепко зажала их в кулаке.
– Ступай, – сказала она.
«Должно быть, меня надули», – подумала Лиззи.
– Эй, – сказала она сердито. – Ведь ты даже не спросила, кто он.
Мом Роза показала монету, держа ее на безопасном расстоянии, и засмеялась.
– Это цвет его волос.
Наклонившись к Лиззи, она прочертила линию от ее бровей к волосам.
– А вот тут оставил отметину нож. Прикосновение ведьмы заставило Лиззи съежиться. Мом снова рассмеялась.
– Возвращайся на Митинг-стрит, – сказала хозяйка, – а уж старая кухарка позаботится о вареве.
– Откуда вы знаете? – спросила Лиззи.
– Ступай, – настаивала мом Роза.
Взяв щепотку порошка, она бросила его в огонь. Комната наполнилась тошнотворным гнилостным запахом. Лиззи вылетела наружу.
Дым повалил за ней в открытую дверь, распространяя отвратительный запах. Каролина зажала нос пальцами. Лиззи схватила ее за руку, и девушки пустились бегом.
– Ты говорила с ней? – задыхаясь спросила Каролина.
– Да. Но все оказалось обманом. Она взяла деньги и выкурила меня. Никакой ворожбы не было.
Позже она рассказала Каролине все без утайки.
– Ты думаешь, она настоящая колдунья? Она знает и о шрамах Лукаса, и где я живу.
– Я так и думала! Это так волнующе, – подпрыгнула на кровати Каролина. – Но, – сказала она, внезапно помрачнев, – ты же знаешь этих черных. Им известны все наши дела. Папа говорит, в джунглях у них барабан, чтобы разносить сплетни.
35
Пинкни вынул копье из перевязи на седле и устремил его вперед. Древко, проходя над бедром, подпирало его согнутую в локте руку. Он сжал его сильнее. «Слишком крепко, – сказал он себе, – ты повредишь запястье, поражая цель». Пинкни ослабил хватку, и острие копья тут же уткнулось в песок.
– Проклятье! – громко выругался он и снова стиснул копье, скользнув запястьем по гладкой поверхности древка. Мускулы плеч и шеи напряглись, и острие поднялось вверх.
– Годится, – сказал Пинкни. – Добавим вес, Джон.
Джон Купер прикрепил мешочек с песком к ремню на плече Пинкни. Пинкни, сжав колени, заставил коня пройти несколько шагов.
– Вот так лучше, – сказал он. – Попробуем оба груза.
Джон подъехал к нему и прикрепил еще один мешочек.
На этот раз Пинкни пустил коня вскачь. Копье, освещаемое заходящим солнцем, отбрасывало вперед тень в милю длиной. У полосы прибоя Пинкни откинулся назад, натянув обвязанные вокруг своей шеи поводья. Но конь, настороженный непривычным весом всадника и слишком резким рывком поводьев, бросился в воду. Волна ударила ему в грудь, и животное взвилось на дыбы. Пинкни отпустил копье, сбросил через голову связанные концы поводьев и сдержал коня. Другая волна подхватила копье и подкинула в воздух. Пинкни выехал на берег и спешился. Прижавшись щекой к шее дрожащего коня, он погладил его. Когда гнедой успокоился, Пинкни снова сел в седло и подъехал к Джону Куперу.
– Нет, не могу, – сказал он.
Голос его прозвучал спокойно, и трудно было догадаться, как горько он разочарован.
– Груз помогает мне держать на весу копье, но мешает, когда надо остановиться. Видимо, придется мне быть судьей.
Джон пробормотал что-то нечленораздельное.
– Спасибо, Джон, – сказал Пинкни. – Ты должен стать моим вторым я. На то и ученики, чтобы прославлять учителей. Сдай эту наемную лошадь и продолжай работать с Цезарем. Впереди у тебя всего неделя.
В день турнира Стюарт привез из Саммервиля свой экипаж. Лиззи воображала себя очень величественной, расположившись рядом с братом на переднем сиденье. Она элегантно кивала всем, с кем была знакома или считала, что знакома. Пинкни и Люси, на заднем сиденье, подсмеивались над ее наивностью. Стюарт и дамы расположились в своей ложе, а Пинкни взял лошадь под уздцы. Передав экипаж груму, он занял свое место на судейском помосте рядом с другими судьями.
С реки дул свежий ветер. Он хлопал флажками на разноцветных палатках, где находились всадники, и доносил острый запах ила до нетерпеливых зрителей в ложах. Уошингтонский ипподром принадлежал сегодня чарлстонцам. На турнир были приглашены только члены Чарлстонского клуба и их гости.
Ровно в десять часов на широкую лужайку, окольцованную беговой дорожкой, выехали три герольда. Они подняли длинные медные горны. Полились чистые, приятные звуки. Зрители, выкрикивая приветствия, повскакали на ноги. Зеркальная гладь, рассеивавшая яркий теплый свет, отражала блистание горнов и превращала сплошную кайму хризантем в море крохотных солнц. День был великолепен.
Состязающиеся всадники один за другим выезжали на беговую дорожку. Поверх защитного нагрудника на каждом был плащ тех цветов, которые некогда представляли на этом ипподроме фамильных лошадей. Символы, нашитые на плащах, придавали им дерзкое сходство со средневековыми геральдическими флагами. Герольд объявлял:
