Утром я обнаружила себя в постели Кирилла, без блузки но в джинсах и в лифчике, укрытую одеялом. Кирилл спал на другом краю огромной кровати. Я потихоньку сбежала. Некоторое время мы не виделись. А когда случайно встретились, он был не один, а в компании друга. Мы сделали вид, что между нами все, как обычно. Что мы просто бывшие одноклассники. С тех пор мы ни разу не говорили о том случае, и между нами навсегда поселилось мучительное чувство неловкости. Я несколько раз порывалась затеять серьезный разговор, но что я могла сказать? Прости, что уснула? Странное извинение, которое вряд ли бы что-то исправило.
Эту историю я от мамы утаила, свой курортный роман тоже хотела утаить, но как-то так получилось, что мы все же заговорили о недавних событиях моей личной жизни. Она спросила, почему я так долго одна и как я себя чувствую в одиночестве. Я сказала, что никакого одиночества нет, просто я пока не хочу длительных отношений. А вот как раз недавно у меня были кратковременные, но очень насыщенные и яркие взаимоотношения с одним приезжим товарищем.
Я выдала ей ту самую версию, которую заготовила еще дома, когда выкидывала таблетки. Про ни к чему не обязывающий курортный роман. Про то, как я прекрасно провела время, и как красиво и стильно мы расстались.
— Так это из-за него ты заболела? — спросила мама, внимательно меня выслушав.
— Нет!
Она тихонько вздохнула. Как трудно ей врать!
— Да… — промямлила я в итоге.
— Так не бывает, — сказала она.
— Как?
— Легко, мимолетно, без глубоких чувств.
— Как — не бывает? — удивилась я. — Должно быть. Я слышала о таком не раз.
— Ну, может, и бывает. Но не у тебя. И не у меня.
Она опять вздохнула.
— Думаю, насчет меня ты ошибаешься, — гнула я свою линию.
Она, конечно, была права. Ошиблась я, но зачем ей это знать? Только лишние переживания. Не нужно ей за меня переживать. У меня все хорошо. Будет в самом ближайшем времени.
— То есть все закончилось, и он уехал? — спросила мама.
— Ну… да.
— Я, конечно, не знаю всех обстоятельств, — произнесла она через несколько секунд. — Но все очень просто. Если бы он хотел быть с тобой — был бы.
Да. Все очень просто.
Когда принесли десерт, мама задала вопрос, который, похоже, мучил ее последние полчаса.
— Лана, ты не… беременна?
— Нет!
И взбредет же такое в голову!
— Ты совершенно точно знаешь?
Я задумалась. Задумалась! Вот до чего дошло. Нет, нет и еще раз нет. Этого быть не может. Я точно знаю. Несмотря на все экстазы и головокружения, я не забывала о средствах безопасности. Но напоминать об этом Аркадию мне не пришлось ни разу. Он был предельно осторожен, видимо, не больше моего хотел, чтобы у нашего скоротечного романа были последствия. Аркадий… Прочь, прочь! Уходи, ты мне в моей голове не нужен. Я чуть не замахала руками, чтобы прогнать непрошенное видение. Что ж, раз мама настаивает, я произведу в уме некоторые подсчеты.
— Совершенно точно я узнаю через неделю, — пришлось признать мне. — Но я уверена. Абсолютно.
Мама грустно улыбнулась.
— Если вдруг… ты скажешь мне? И… не будешь принимать поспешных решений…
Интересно, какое решение она считает поспешным? Нет, не хочу об этом думать. Мне никаких решений принимать не придется. Я в этом уверена. Но теперь, наверное, буду слегка волноваться. Пока мама не завела об этом речь, мне вообще не приходила в голову мысль о беременности. И кто только ее за язык тянул? Конечно, она боится, что со мной произойдет то же, что когда-то с ней. Но это невозможно. Я старше, опытнее, я вовсе не наивная дурочка. И это я его бросила, а не он меня!
После ресторана мы вернулись домой, потому что гулять по такой жаре — чистое безумие. Из открытой двери дедовой квартиры доносились странные звуки: хлопки вперемежку с очень эмоциональными восклицаниями. Что-то подобное можно услышать рядом со столом доминошников, забивающих козла. Мы с мамой поначалу решили, что дед там не один, но, прислушавшись, разобрались, что чужих голосов нет. Что он там такое делает?
Я первой заглянула на кухню, вероломно, из-за угла. А что? Дверь не закрыта, значит, нельзя сказать, что я шпионю. Дед сидел за столом, перед ним стоял ноутбук.
— Ах, так! — воскликнул он, глядя на экран. — А двойку треф не хочешь?
Он сначала щелкнул кнопкой мыши, что было логично, а потом бросил мышку и хлопнул ладонью по столу. Это было странно.
— Давай, давай, — продолжал тем временем дед. — Хочу увидеть еще одну карту.
В этот момент он увидел меня, но это не помешало ему снова бросить мышку и хлопнуть ладонью по столу. После чего он еще раз посмотрел на экран и сказал ноут-буку:
— Перерыв.
— Что за вакханалия? — поинтересовалась я.
— Карты? — мама уже успела обойти стол и посмотреть на экран. — Пасьянс «Косынка»?
Дед громко фыркнул. А Ника говорит, что это я фыркаю, как лошадь. Слышала бы она деда!
— Покер, — коротко и высокомерно произнес он.
— С кем играешь? — спросила я.
— С машиной.
— Небось, уже штаны проиграл. И шляпу.
— Я, вообще-то, выигрываю! — обиделся дед.
— Я убегу на пару часов, — сказала мама. — С Иринкой поболтать.
— Чтоб к ужину была дома, — строго произнес дед.
— Буду, буду.
— Чего это тебя на покер потянуло? — спросила я деда, созерцая курицу, густо засыпанную специями, натертую маслом и завернутую в полиэтиленовую пленку.
— Да так. Собираюсь отомстить старухе Шапокляк. Я ее по миру пущу!
Чтобы понять это высказывание, нужно знать о существовании закрытого покерного клуба, состоящего из более или менее состоятельных пожилых дамочек, преимущественно хозяек гостиниц. Этот знаменитый в нашем городе клуб занимается тем, что собирается по средам то у одной, то у другой участницы и яростно режется в покер. Во время игры дамы пьют шампанское, сплетничают не менее яростно, чем играют, и изо всех сил делают вид, что они — сливки и элита. Попасть в их клуб совсем не просто, нужно чему-то там соответствовать и получить от кого-то там рекомендацию. Не удивлюсь, если у этих высокомерных старушек есть дресс-код, и они приходят на заседания своего клуба в боа, шляпках с перьями и увешанные бриллиантами. Но при чем тут дед?
— Хочешь нарядится в платье и обыграть Шапокляк? — засмеялась я.
И осеклась. Потому что дед не засмеялся в ответ. Более того, в его взгляде промелькнуло виноватое выражение, которое появляется, если застукать его за чем-то неблаговидным. Например, за курением. Он что, рехнулся?
