— Надо было меня разбудить!
— Жалко было, — признался Лапоть. — Ты так сладко сопела.
— И похрапывала, — добавил Ерш.
— Врешь!
— Ладно, вру.
— Большое спасибо вам за заботу, — обратилась я с искренней прочувствованной речью к спасателям. — Но в следующий раз — просто разбудите.
Я уже отошла на сотню метров, когда меня осенило. Ерш же без пяти минут доктор! Он может мне помочь. Пришлось вернуться.
— Слушай, — обратилась я к своему заботливому другу. — Посоветуй хорошее снотворное. Бессонница одолела.
— Опиши симптомы, — произнес Ерш строгим голосом Андрея Евгеньевича.
— Спать не могу! Какие тебе еще симптомы?
— Причины? Ощущения? Голова не болит, не кружится? Аппетит нормальный?
— Да ну тебя.
Я махнула рукой и пошла прочь. Ерш меня догнал.
— Это может быть очень серьезно. То у тебя температура, то бессонница…
— Да все нормально.
— Нет, ненормально! Ты сама на себя не похожа.
— И что ты предлагаешь?
— Давай как-нибудь встретимся, поговорим.
— О моей бессоннице?
— Ну а о чем еще? Я помочь хочу.
— Ладно, — я махнула рукой. — Встретимся.
— Давай сегодня вечером.
— Ну… не знаю.
— Я тебе позвоню.
Дневной сон не очень-то меня освежил, я высохла, нагрелась, впору было снова лезть в море. Но я торопилась домой. Мама, наверное, давно проснулась и потеряла меня. Пересекая набережную по диагональной траектории, я увидела Кирилла, который неспешным шагом двигался мне наперерез. Он меня еще не заметил, так как увлеченно созерцал что-то на экране своего телефона. Ну и прекрасно. Я вообще не горю желанием с ним общаться. В последнее время наши встречи протекают по удивительно однообразному сценарию: я веду себя как идиотка, он невозмутим и безупречен. Сейчас, вроде бы, ничто не предвещает провала, но кто знает… Я способная, найду, как в очередной раз опозориться.
Я замедлила шаг, чтобы не оказаться на пути Кирилла, но, кажется, сделала это слишком резко — женщина с коляской, следовавшая за мной по пятам, затормозить не успела. Маленькие, но очень жесткие колесики с разбегу врезались в мои голые пятки.
— Ой! — вскрикнула я.
Кирилл поднял глаза.
— Извините, — пробормотала женщина.
— Это вы меня извините, — проявила я вежливость.
Коляска вместе с бормочущим что-то обитателем укатила, а я оказалась лицом к лицу с Кириллом. Мы поздоровались, я нацепила радостную улыбку, Кирилл тоже непринужденно улыбнулся.
— Как вода? — поинтересовался он.
— Мокрая и соленая, — резковато отозвалась я. И тут же поправила сама себя, — теплая, как парное молоко.
Кирилл — это не Ерш. С ним надо поаккуратнее. Он — парень чувствительный и деликатный. Ему я обычно не грублю и в ответ на невинный вопрос не огрызаюсь. С ним я, кажется, становлюсь лучше…
— Ты черная, как шоколадка, — продолжил светскую беседу Кирилл.
Кажется, это комплимент. Надо ответить, как подобает воспитанной барышне.
— Спасибо.
— А все загораешь…
— Да нет, загорать я не люблю. Лежать на пляже скучно.
Кирилл посмотрел на меня как-то странно. С недоверием, что ли?
— Ну, мне пора. Меня мама ждет.
Все прошло хорошо, надо испариться, пока я не ляпнула лишнего и не выкинула чего-нибудь чудесного, в моем стиле.
— Может, как-нибудь встретимся, сходим куда-нибудь? — внезапно выпалил Кирилл.
Его щеки, до этого момента достаточно бледные, приобрели оттенок нераскрывшегося розового бутона. Похоже, он волнуется…
— Давай, — согласилась я.
— На Цветочном бульваре открыли новую кофейню. Говорят, там очень вкусные чизкейки.
— Обожаю чизкейки!
— Я помню.
Лицо Кирилла вернулось к своему первоначальному цвету, а я вернулась к прерванному маршруту.
Только дома, в ванной, я поняла, почему Кирилл смотрел на меня так странно и не поверил моему утверждению, что я не люблю загорать. На моей левой щеке, которую во время сна на пляже я использовала как подушку, явственно отпечатался узор из мелкой морской гальки. Камни, на которых распласталось мое нежное лицо, имели разнообразную причудливую форму, и узор получился очень красивым, авангардным. Хоть сейчас на выставку. Ну вот. А я думала, что сегодня не опозорилась перед Кириллом.
Мама с дедом наколдовали вкуснейший обед из восьми, кажется, блюд. Я так поняла, они увлеклись и устроили что-то вроде кулинарного батла. Мой желудок стонал и жаловался, но я все равно запихивала в него медальоны из лосося, суфле из шпината, нечто поджаристое из говядины и зеленого лука, рулетики с курицей и чем-то красно-желтым…
— Ну, — спрашивала мама, — как тебе суфле?
— Тает во рту, — ответствовала я.
Мама с довольной улыбкой поглядывала на меня и с превосходством — на деда.
— А жюльен разве не тает? — с вкрадчивой интонацией встревал дед.
— О, да, жульен восхитителен! А кто из них жюльен?
Дед громко фыркал и вертел в руках полотенце.
Потом я пробовала медальоны, стонала от удовольствия, и дед расплывался в довольной улыбке. А мама пыталась подсунуть мне десерт…
— Хотите узнать, кто победил? — спросила я, когда почувствовала: еще немного, и жюльены с крутонами полезут у меня из ушей.
Мои любимые повара навострили уши.
— Дружба! — громко провозгласила я. — Вы оба — мечта всех обжор и гурманов. Лучшим было все!
Мама рассмеялась, дед задрал подбородок с видом победителя… Как я их обоих люблю!
Звонок Ерша застал меня за серьезными сомнениями в собственной адекватности. Я вспоминала вчерашнюю ночь, свою пробежку, Аркадия, мелькнувшего за кустами, и думала: «А был ли мальчик?». В смысле, не померещилось ли мне все это? А, может, вообще приснилось? Может, я вовсе никуда не бегала?
Мои сомнения были настолько серьезны, что я пошла в ванную, открыла стиральную машинку и извлекла из нее топ, шорты и майку. Раз они лежат здесь, значит, я все-таки бегала. Я помню, как, вернувшись, перед тем, как принять холодный душ, отправила все в стирку. Но то, что пробежка была, вовсе не означает, что Аркадий был тоже. Как раз он вполне мог мне померещиться. Возможно, подсознание сыграло со мной злую шутку: я думала о нем, я оказалась в том месте, где в прошлый раз встретила кого-то на него похожего… и вуаля! Мое воображение снова его там нарисовало.
