– А ты почему не работаешь, Рая?
– На кого я их оставлю? Малы совсем.
– Муж дома же.
Она пояснила почему-то шепотом, видно, боясь, как бы муж не услышал даже на таком расстоянии:
– Вот потому и боюсь. Одних оставила бы, а так боюсь.
Станислав Павлович потребовал объяснить, Раиса немного помялась, потом тихо сообщила:
– Он точно рехнулся…
Договорить не успела, страшную тайну открыла старшая из девочек четырехлетняя Лида:
– Папа хочет нас убить.
– Что?! Как это?
Раиса разрыдалась, ее едва удалось успокоить. Объяснила: муж словно свихнулся от голода, все твердит, что надо прекратить всеобщее мучение, мол, сначала девчонок… того, а потом и самим.
– Говорит, что все одно от голода помрем, так пусть хоть легко и быстро. Умом тронулся…
Станислав Павлович посоветовал:
– Ты вот что, ты иди завтра на работу устраиваться, найдешь куда. А девчонок к нам приводи, у нас все равно кто-то дома всегда есть. Приводи, пока сами живы, помереть или замерзнуть не дадим.
– Ой, спасибо вам, век благодарна буду!
Работу она нашла быстро, Раиса за швейной машинкой мастерица работать была, приняли обмундирование армейское шить, она и домой работу принесла:
– Вот, еще буду носки и варежки вязать. Тоже платят, и паек рабочий теперь. Заживем… Только вы моему не говорите, что дочки у вас, я сказала, что в садик устроила. Я устрою, мне обещали…
Девчонки тихо сидели весь день у печки, поджидая, когда их накормят и придет мама. Но постепенно отогреваться начали и они, стали разглядывать книжки с картинками, а Женя стала им читать.
– Бабушка наказывала чистить зубы и читать каждый день! А мы про наказ и забыли.
Возня с малышней даже отвлекала. Сытней не стало, ведь карточки Раиса должна получить только на январь, пока грели надежда и дрова, которые припас Станислав Павлович.
На третий день к ним вдруг пришел отец девочек, с порога, не здороваясь, хрипло поинтересовался:
– Вы всех кормите?
Станислав Павлович, подкладывавший дрова в печку, тяжело поднялся с корточек, настороженно глядя на незваного и неприятного гостя:
– Нет, только детей.
Отец скомандовал девчонкам:
– Пошли домой, нечего по чужим квартирам шляться!
Бедняжки сжались, словно от удара, но схватились за свои пальтишки. Станислав Павлович возразить не успел, в комнату влетела Раиса:
– Ой, вы все тут! Пойдемте, я поесть принесла… Нам сегодня суп дали из хряпы… вкусный…
Глядя вслед удалившемуся семейству, Станислав Павлович сокрушенно покачал головой:
– Как узнал, где девчонки? Небось сама сказала.
На следующий день Раиса девчонок не привела. Станислав Павлович подстерег ее с работы и потребовал приводить:
– А Никифорович твой пусть тоже работать идет. Найдет куда, сейчас мужики даже увечные требуются.
– Ладно, – кивнула Раиса, но было ясно, что она ничего мужу не скажет. Боялась она его, очень боялась. – Я их в садик отдам, завтра оформить обещали.
Василий Никифорович действительно был увечным, одна нога короче другой, а вместо ступни и вовсе культя. То ли уродился таким, то ли по глупости в детстве пострадал… Но ведь и такие работали.
Утром девочек снова не привели.
– Неужели в садик отвела? Хорошо бы, там кормить сытней будут, чем мы вот, – развел руками Станислав Павлович. – Надо сходить вечером, разузнать.
Но не успел. Вернее, они очень долго простояли в очереди в булочную, хлеб привезли поздно. Потом таскали отовсюду дрова, лазили по разбомбленным домам, собирали обломки.
Когда возвращались домой, Женька заметила:
– Мы вот себе принести можем и Бельским тоже приносим, а как те, кто уже не может? Как они карточки отоваривают, воду приносят, дрова? Нина правильно делает, что помогает.
Станислав Павлович только вздохнул:
– Сейчас беда, Женя, настоящая беда. Во время большой беды выжить можно только сообща, только помогая друг другу, только общей семьей. Ты спрашиваешь, как? Вон, смотри, такие, как Ниночка.
Из соседней парадной вышли три девушки. Комсомолки помогали нуждающимся, пока их было еще мало, но движение уже появилось и ширилось. Те, у кого еще были силы, обходили квартиры, выявляя стариков и оставшихся без родителей детей, приносили воду, выкупали хлеб, помогали топить, оформляли детей в детские дома. Мало, мало на такой город, но все же надежда, что помогут, была. К тому же соседи, на примере дружинниц осознав, что тем, кто рядом, надо помочь, присоединялись.
Один вид этих помощниц вызывал улыбку, дарил надежду.
– Не очерствели люди, помогают другим…
Но тот день оказался страшным…
Сердце билось в предчувствии чего-то недоброго.
Едва растопили остывшую за день печурку, как в парадной раздался страшный крик. Даже не крик, а звериный вой, от которого волосы встали дыбом.
Станислав Павлович, схватив кочергу, бросился из квартиры, Юрка и Женя за ним.
Кричала, схватившись за голову, Раиса.
– Что?! Раиса, что?!
Она ворвалась в их квартиру страшная, растрепанная, с безумными глазами, упала на пол и принялась кататься, выдирая себе клочья волос.
Женя и Юрка сквозь приоткрытую дверь увидели, как медленно спускается по лестнице Никифорович. Он шел, будто был железным, словно колени не гнулись.
Самсонова расстреляли прямо во дворе, таких приказано не жалеть.
Он сам пришел в милицию и признался в убийстве двух дочерей!
Станислав Павлович ничего не стал говорить лежавшей замертво в их холле Раисе, только укрыл тулупом. Потом долго сидел у печки, обхватив голову руками и уставившись на огонь. Женька услышала:
– Думал, все страшное в жизни видел, оказалось, еще нет…
Они не верили, что так бывает, что вообще может быть. Тем тяжелее сознавать, что случилось рядом, да еще и с теми, кого могли бы спасти, будь понастойчивей. Станислав Павлович корил себя:
– Знал же дурак старый, что он не в себе.
Раиса так и лежала в их холле, свернувшись калачиком и не отвечая ни на какие просьбы пройти в комнату к печке. Пришлось оставить дверь из комнаты открытой и топить всю ночь.
Но к утру Раиса исчезла… Вышла тихо, никто не услышал.
Утром, предчувствуя новую беду, Станислав Павлович отправился на третий этаж сам, приказав детям оставаться дома. Вернее, пошел со своим приятелем Иваном Трофимовичем, с которым и буржуйки доставали, и уголь воровали, и коптилки мастерили…
