— Вы бы лучше отдали мне вашу мокрую одежду, мистер Ретт, и сапоги, я принес ваши домашние туфли.
— Спасибо, Маниго. Я ПОЙДУ наверх и переоденусь. Скажи миссис Батлер, что я спущусь к ней через минуту. Она в гостиной?
— Да, сэр, она и мисс Ретт.
Скарлетт прислушивалась к его реакции, но она различила только быстрые, твердые шаги на лестнице. Казалось, прошел целый век прежде, чем он спустился вниз. Часы на камине врут. Каждая минута длилась, как целый час.
— Ты выглядишь усталым, дорогой, — воскликнула Элеонора Батлер, когда Ретт вошел в гостиную.
Ретт приподнял мамину руку и поцеловал ее.
— Не беспокойся обо мне, мама, я более голоден, чем устал. Ужин скоро?
Миссис Батлер стала подниматься.
— Я распоряжусь на кухне, чтобы подали прямо сейчас.
Ретт нежно дотронулся до ее плеча, чтобы удержать ее.
— Я вначале выпью, не спеши.
Он подошел к столу, на котором стоял поднос с напитками. Наливая виски в стакан, он в первый раз взглянул на Скарлетт.
— Не составишь ли мне компанию, Скарлетт?
Его приподнятые брови насмехались над ней. То же делал и запах виски. Она отвернулась, будто оскорбленная. «Итак, Ретт собирается играть в „кошки-мышки“, не так ли? Попытается заставить меня сделать что-нибудь, что восстановит его маму против меня. Что ж, ему придется очень изловчиться, чтобы сделать это». Она ухмыльнулась, а ее глаза заискрились. Ей надо быть очень ловкой, чтобы перехитрить его. У нее участился пульс. Состязание ее всегда волновало.
— Мисс Элеонора, разве Ретт не шокирует? — рассмеялась она. — Был ли он таким озорным мальчишкой?
За спиной она почувствовала резкое движение. Ха! Это попало в точку. Он многие годы чувствует вину перед мамой за боль, которую он причинил, заставив своими выходками отца отречься от него.
— Ужин накрыт, миссис Батлер, — сказал Маниго, стоя в дверях.
Ретт предложил свою руку маме. Скарлетт почувствовала укол ревности. Затем она напомнила себе, что именно его любовь к матери позволила ей остаться здесь, и она проглотила раздражение.
— Я так голодна, что могу съесть полтеленка, — сказала она, — а Ретт просто умирает от голода, не так ли, дорогой?
У нее было преимущество теперь, он сам признался. Если она упустит ею, она проиграет всю игру, она никогда не получит его обратно.
Как потом выяснилось, Скарлетт не стоило беспокоиться. Как только они уселись, Ретт взял разговор в свои руки. Он вспоминал свои розыски чайного сервиза в Филадельфии, превращая это в приключение, рисуя искусные словесные портреты людей, с которыми он разговаривал, передразнивая их акценты и характерные черты с таким мастерством, что его мама и Скарлетт хохотали, пока у них не заболели бока.
— И когда я проследовал по этому долгому пути, чтобы получить его, — завершил Ретт театральным жестом, — просто вообразите мой ужас, когда новый владелец оказался слишком честным, чтобы продать чайный сервиз за двадцатикратную цену, которую я ему предложил. Минуту я боялся, что мне придется его выкрасть, но, к счастью, он принял предложение развлечься немного в карты.
Элеонора Батлер попыталась показать свое неодобрение.
— Я смею надеяться, что ты не совершил ничего бесчестного, Ретт, — сказала она. Но за ее словами слышался смех.
— Мама, ты шокируешь меня. Я действую из-под стола, только когда играю с профессионалами. Этот несчастный отставной полковник армии Шермана был просто любителем. Мне пришлось надуть его, позволив выиграть несколько сотен долларов, чтобы облегчить его боль. Он напомнил мне Эллинтона.
Миссис Батлер засмеялась.
— Ох, бедный человек. И его жена — мое сердце переживает за нее, — сна наклонилась к Скарлетт. — Одна из семейных тайн по моей линии, — скала Элеонора Батлер насмешливым тоном. Она снова рассмеялась и начала вспоминать.
Эллинтоны, как узнала Скарлетт, были известны по всему Восточному побережью из-за своей слабости: они играли на что угодно. Первый Эллинтон, появившийся в колониальной Америке, прибыл на корабль туда только потому, что выиграл в пари земельный участок, спор был о том, кто выпьет больше эля и останется стоять на ногах.
— К моменту, когда он выиграл, — сказала Элеонора, — он был так пьян, что подумал о том, что неплохо было бы посмотреть на свой выигрыш. Говорят, что он даже не знал, куда едет, пока не приехал туда, так как он выигрывал у большинства матросов в кости их порции рома.
— Что он сделал, когда протрезвел? — хотела узнать Скарлетт.
— Он, моя дорогая, он так ни разу и не протрезвел. Он умер всего через десять лет после того, как причалил корабль. Но за это время он сразился с другим игроком в кости и выиграл девушку — одну из служанок с корабля — и, как оказалось позже, у нее появился ребенок, было что-то вроде женитьбы постфактум у его могилы, и ее сын стал моим прапрапрадедушкой.
— Он тоже был не прочь поиграть в карты, не правда ли? — спросил Ретт.
— Ну да, конечно. Это было семейное.
Миссис Батлер продолжала рассказ о фамильном дереве.
Скарлетт часто посматривала на Ретта. Как много сюрпризов было спрятано в этом мужчине? Она никогда не видела его таким расслабленным, счастливым и чувствующим себя полностью дома. «Я никогда не могла создать ему очага, — осознала она. — Ему никогда не нравился дом. Он был моим, построенным по моему вкусу, подарок от него». Скарлетт хотелось прервать рассказ мисс Элеоноры, сказать Ретту, что она сожалеет о прошлом, что она исправит все ошибки. Но она промолчала. Он наслаждался мамиными бессвязными воспоминаниями. Она не должна была портить его настроение.
Свечи, стоявшие в толстых серебряных подсвечниках, отражались на полированной поверхности дубового стола и в зрачках черных светящихся глаз Ретта. Они окружали стол и трех собеседников теплым, неподвижным светом, образуя островок мягкой освещенности среди теней длинной комнаты. Внешний мир был отсечен толстыми складками штор на окнах и интимностью этого маленького островка. Голос Элеоноры Батлер был нежным, смех Ретта — тихим, подбадривающим. Любовь создала воздушную неразрывную сеть между матерью и сыном. Скарлетт внезапно испытала страстное желание быть включенной в эту атмосферу.
Ретт спросил:
— Расскажи Скарлетт о кузене Тоунсенде, мама. — И она попала в безопасность тепла свечей, включенная в счастье, окружающее стол. Она хотела бы, чтоб это продолжалось всегда, и она упросила мисс Элеонору рассказать ей о кузене Тоунсенде.
— Тоунсенд не настоящий кузен, ты знаешь, он очень далекий родственник, но он прямой потомок прапрапрадедушки Эллинтона. Итак, он унаследовал этот участок земли, а также игорную лихорадку Эллинтонов и их везение. Они все время были удачливыми, эти Эллинтоны. За исключением одного: у них есть еще одна семейная черта, глаза их мальчиков всегда косили. Тоунсенд женился на исключительно красивой девушке из хорошей семьи в Филадельфии. Но отец девушки был адвокатом и очень чувствительным к собственности человеком, а Тоунсенд был баснословно богат. Тоунсенд с женой обустроились в Балтиморе. Началась война. Его жена вернулась в семью, как только Тоунсенд более чем вероятно мог быть убит. Он не мог попасть, стреляя, даже в сарай, не говоря о двери в нем, по причине своего косоглазия. Однако у него еще оставалось везение Эллинтонов. Он не получил ничего серьезнее легких обморожений. В это время три брата и отец его жены были убиты, сражаясь за армию Союза. Так что она унаследовала в отличном порядке наследство ее аккуратного отца и его предков. Тоунсенд живет теперь, как король, в Филадельфии, и его абсолютно не волнует, что его кусочек земли в Саванне был конфискован Шерманом. Ты видел его, Ретт? Как он?
