— Перец. Я до смерти боялась, что начну чихать и выдам ловушку…
Новый порядок нормирования был издан недавно, и чарльстонские леди теперь играли на кофе, а не на деньги.
— Сделка, — сказала она, — мне везет. Всего несколько дней, и она пойдет на бал, будет танцевать с Реттом. Он сторонился ее сейчас, устраивая так, чтоб они не оставались вдвоем, но на танцевальной площадке они будут вместе.
Скарлетт приложила белые камелии, которые прислал ей Ретт, к завиткам волос на затылке, затем посмотрелась в зеркало.
— Это выглядит, как жир на колбасе, — сказала она с отвращением.
— Панси, тебе придется изменить мою прическу. Собери волосы наверх.
Она может приколоть цветы между волнами, это будет неплохо. Ах, почему Ретт говорит, что цветы со старой плантации должны быть единственным украшением? Мало того, что ее бальное платье было таким немодным. Она рассчитывала на свой жемчуг и бриллиантовые сережки.
— Тебе не надо прочесывать дырку у меня в голове, — заворчала она на Панси.
— Да, мэм. — Панси продолжала расчесывать длинную темную массу волос широкими движениями, уничтожая кудри, на которые Пришлось потратить так много времени.
Скарлетт смотрела на свое изображение. Да, так намного лучше. Ее шея слишком красива, чтобы закрывать ее. Намного лучше зачесывать волосы наверх: ее сережки будут лучше выделяться. Она наденет их, чтобы там ни говорил Ретт. Она должна быть ослепительной, она должна покорить всех мужчин на балу, по крайней мере нескольких. Это заставит Ретта призадуматься.
Она надела сережки. Вот! Качнула головой, наслаждаясь эффектом.
Слава Богу. Розмари отклонила ее предложение одолжить ей Панси на вечер. Хотя почему Розмари не использовала шанс, было загадкой. Она наверняка соберет свои волосы в тот же самый девственный пучок, как она всегда делает. Скарлетт улыбнулась. Она представила себя входящей в бальную залу вместе с сестрой Ретта. Это только подчеркнет, насколько она симпатичнее.
— Так хорошо, Панси, — сказала она в хорошем настроении. Ее волосы сверкали, как воронье крыло. Белые цветы будут действительно ей очень к лицу.
— Дай мне немного заколок для волос.
Через полчаса Скарлетт была готова. Она в последний раз взглянула в зеркало. Темно-голубое шелковое платье мерцало в отблесках света от лампы и подчеркивало белизну ее напудренных плеч и шеи. Ее бриллианты ослепительно сверкали, ее веселые глаза — тоже. Черная вельветовая лента окаймляла шлейф ее платья, а большой бант красовался у нее на груди, подчеркивая крохотную талию. Ее бальные туфельки были сделаны из голубого вельвета с черными шнурками, а узкая лента черного вельвета была привязана вокруг ее шеи и запястий. Белые камелии, связанные черными вельветовыми бантами, были приколоты к ее плечам. Она еще никогда не была такой миленькой.
Первый для Скарлетт бал в Чарльстоне был полон сюрпризов. Все было не так, как она ожидала. Вначале сказали, что ей придется надеть ботинки вместо туфелек: они пойдут на бал пешком. Она бы наняла извозчика, если бы знала это, она не могла поверить, что Ретт этого не сделал. Не помогло и то, что у нее не было сумочки для туфель, в которой Панси должна была нести их. Почему никто не сказал, что ей потребуется это дурацкое чарльстонское приспособление?
— Мы не подумали об этом, — сказала Розмари. — У каждого есть сумочка для туфель.
У каждого в Чарльстоне, но не в Атланте. Там люди не ходят пешком на балы. Счастливое предвкушение ее первого чарльстонского бала стало меняться в напряженное опасение. Что еще будет по-другому?
Все, как выяснила она. Чарльстон выработал формальности и ритуалы за долгие годы своей истории, которые были незнакомы в кипучей, полупограничной жизни Северной Джорджии. Даже когда падение Конфедерации обрубило расточительное благосостояние, ритуалы выжили.
В бальной комнате наверху дома Вентворфов каждый должен был стоять в очереди на лестнице, чтобы войти в комнату и пожать руки, пробормотав что-то Минни Вентворф, затем ее супругу, их сыну, жене сына, мужу их дочери, самой дочери, их замужней дочери. В то время, как играла музыка и приехавшие раньше уже танцевали, ноги Скарлетт просто ныли от желания танцевать.
«В Джорджии, — нетерпеливо думала она, — хозяева выходят встречать гостей. Они не заставляют их ждать в таких очередях».
Когда она уже собиралась войти следом за миссис Батлер в комнату, напыщенный слуга предложил ей поднос. Кипа сложенных бумажек лежала на нем, маленькие книжечки, стянутые голубой ленточкой с маленьким карандашиком, висящим на ней. Карточки танцев? Это, должно быть, танцевальные карточки. Скарлетт слышала разговоры Мамушки о балах в Саванне, когда Эллин О'Хара была девушкой, но она никогда не могла поверить, что вечеринки были такими спокойными, что девушка заглядывала в свою книжку, чтобы посмотреть, с кем она должна была танцевать. Да, тарлтонские близнецы и ребята Фонтейны надорвали бы бока от смеха, скажи им кто, что им надо будет записывать свои имена на крохотных бумажках маленькими карандашиками, такими изящными, что они могли бы сломаться в настоящих мужских руках!
Да, она хочет! Она будет танцевать и с самим дьяволом с хвостом и рогами, лишь бы только танцевать. Казалось, будто прошло десять лет после бала-маскарада в Атланте.
— Я так счастлива находиться здесь, — сказала Скарлетт Минни, и ее голос задрожал от искренности. Она улыбнулась всем Вентворфам по очереди. Наконец она преодолела эту преграду. Она повернулась в сторону танцующих, ее ноги уже двигались в такт музыке. Ах, это так красиво, так неизвестно и в то же время знакомо, как сон. Освещенная свечами комната вся жила музыкой, красками и шуршанием юбок. Вдоль стен на хрупких позолоченных стульях сидели престарелые дамы, перешептываясь за своими веерами: о молодых людях, которые танцевали, слишком прижавшись друг к другу, о последней ужасной истории, о чьей-то дочери, о затянувшихся родах, о скандалах их лучших друзей. Официанты в парадных костюмах переходили от группы к группе мужчин и женщин, обнося их серебряными подносами с наполненными бокалами и замороженным желе в чашках. Слышался шум возбужденных голосов, прерываемый смехом, старый, как век, шум удачливых людей, наслаждающихся собой. Казалось, что старый мир, красивый, беззаботный мир их юности все еще существовал, что ничего не менялось и что не было войны.
Ее острый взгляд заметил облупившуюся краску на стенах, выбоины в полу под толстым слоем воска, но она отказывалась это видеть. Лучше предаться иллюзии, забыть войну и патрули на улице. Здесь была музыка и танцы, Ретт обещал быть с ней ласковым. Ничего больше и не надо.
Ретт был более чем просто мил, он очаровывал. И никто на свете не мог быть более чарующим, чем Ретт, если он хотел таким быть. К сожалению, он был таким со всеми остальными, а не только с нею. Она лихорадочно выбирала между гордостью и яростной ревностью. Ретт был внимательным и к матери, и к Розмари, и к дюжине других женщин, которые были, в понимании Скарлетт, мрачными старыми матронами.
