— Посмотрим, сейчас мне нужно идти, — быстро попрощалась она.
Скарлетт удивилась, обнаружив дома только маму Ретта.
— Джулия Эшли пригласила Розмари к себе пообедать, — объяснила Элеонора. — А Ретт плавает с Купером-младшим.
— Сегодня так холодно.
— Да. И зимой нам всем придется несладко. Я это вчера на скачках почувствовала. Такой сильный холодный ветер. Я чуть не простудилась. — Миссис Батлер улыбнулась и сделала таинственный вид.
— Как насчет тихого маленького обеда в библиотеке перед камином? Это немного заденет самолюбие Маниго, но я его упрошу. Это будет так приятно. Ты и я вдвоем.
— Конечно, хочу.
Внезапно Скарлетт почувствовала, что хочет этого больше всего на свете. Это было так хорошо еще раньше, до Сезона. Когда Розмари еще не приехала. И внутренний голос добавил: «И Ретт не вернулся из Лэндинга». Ей так не хотелось признавать этого. Как было спокойно: она не вздрагивала от каждого его шага, не нужно было следить за его поведением, стараясь понять, о чем он думает.
Тепло камина так расслабило Скарлетт, что она зевнула.
— Простите, мисс Элеонора. Это же не в компании.
— Да, ты права, — и Элеонора тоже зевнула. И они обе рассмеялись. Скарлетт и забыла, какой веселой может быть мать Ретта.
— Я люблю вас, мисс Элеонора, — выпалила Скарлетт, не долго думая.
Элеонора Батлер взяла ее руку.
— Я так рада, дорогая Скарлетт. Я тебя тоже люблю. Я даже не спрашиваю тебя ни о чем и не ругаю, когда мне что-то не нравится в твоем поведении. Ты сама знаешь, что делаешь.
Скарлетт слегка опешила от скрытой критики.
— Я ничего такого не делаю! Она вырвала руку.
Элеонора никак не отреагировала на замечание Скарлетт.
— Как поживают Элали и Полина? Я их обеих так давно не видела. Сезон так отвлек меня, — спросила она непринужденно.
— Прекрасно. Они хотели меня уговорить поехать с ними на день рождения дедушки.
— О Господи! Он еще не на том свете? Скарлетт снова засмеялась.
— Я об этом тоже подумала, но Полина сняла бы с меня кожу заживо, если бы я обмолвилась об этом. Ему около ста лет.
Брови Элеоноры съехались от арифметических расчетов, которые она пыталась сделать. «Больше девяноста, это точно», — наконец, подсчитала она.
— Я помню, он женился, когда ему было под сорок, в 1820 году. У меня была тетя — она уже умерла — она так и не смогла с этим смириться. Она так его любила. И он обращал на нее внимание. Но Соланж — твоя бабушка не оставила тете Алисе никаких шансов, и та даже пыталась покончить собой.
Скарлетт стало грустно.
— А что она сделала?
— Выпила бутылку болеутоляющего средства. Она была при смерти.
— И все из-за деда!
— Он был очень красив. У него была отличная солдатская выправка. И, конечно же, французский акцент. Когда он говорил, «доброе утро», это звучало, как в опере. Десятки женщин сходили по нему с ума. Я слышала, мой отец говорил, что когда Пьер Робийяр приходил к церковь Гугенотов, там службу читали на французском, она была битком набита женщинами, а корзинка с подаяниями была полна с горкой. — Элеонора мечтательно улыбнулась. — И, только подумай, моя Алиса вышла замуж за профессора французской литературы из Гарварда. И вся ее практика во французском очень ей пригодилась.
Скарлетт не хотела, чтобы Элеонора отклонялась от рассказа о деде.
— Это прекрасно, но что дальше было с дедом? И бабушкой? Я вас спросила о ней однажды, но вы ушли от ответа.
— Я даже не знаю, как и сказать. Она была очень необычной женщиной.
— Она была красивой?
— И да и нет. О ней сложно говорить. Она была такой переменчивой. Как настоящая француженка. Французы говорят, что женщина не может быть понастоящему прекрасной, если в ней нет чего-нибудь гадкого. Они очень тонкие люди, очень мудрые. Англо-саксонцам их никогда не понять.
Скарлетт не могла уяснить, что Элеонора имела в виду.
— В Таре есть ее портрет, и она на нем очень красивая, — упорствовала Скарлетт.
— На портрете — да. Она могла быть прекрасной. Могла — гадкой. Как захочет. Она была такой, какой хотела быть. Она могла быть такой незаметной среди других. Затем могла посмотреть своими темными, прожигающими глазами, как будто гипнотизируя. Дети тянулись к ней. Животные ее очень любили. Мужчины сходили с ума. Твой дед очень чтил военную службу и был готов выполнять неукоснительно любой приказ. Но стоило ей посмотреть на него, и он становился ее рабом. Она была старше его. Но разницы не было заметно. Он не придавал этому значения. Она была католичкой, но он не обращал на это внимания. Она настояла на том, чтобы дети были католиками. Он шел на все, хотя сам был протестантом. Он бы стал даже друидом, стоило ей только захотеть. Она была для него всем. Я помню, она решила, что должна быть окружена только розовым светом, потому что стареет. Он приказал солдатам заменить все светильники на другие, с розовыми плафонами. Она сказала, что была бы счастлива, если бы вокруг все было розовое. Это закончилось тем, что в доме все было перекрашено в розовый цвет: стены, полы, потолки и даже дом снаружи. Он был готов сделать все, лишь бы она была счастлива.
Элеонора вздохнула.
— Все было так прекрасно, сумасбродно и романтично. Бедный Пьер. Когда она умерла, он тоже умер, вскоре. Он оставил в доме все, как было при ней. Очень тяжело было твоей матери и ее сестрам…
На портрете Соланж Робийяр была одета в такую облегающую одежду, что казалось, под ней ничего нет. «Вот что, наверное, сводило мужчин с ума, и деда тоже», — подумала Скарлетт.
— Ты мне часто напоминаешь ее, — сказала Элеонора, и Скарлетт вновь заинтересовалась.
— Каким образом, мисс Элеонора?
— Твои глаза так же блестят. Они так же глубоко посажены. Ты такая же страстная и так же хорошо этим играешь. Вы обе удивляете меня, жизнь в вас плещет через край.
Скарлетт улыбнулась. Она была так польщена.
Элеонора смотрела на нее с такой любовью.
— Сейчас я думаю немножко поспать, — сказала она с чистой совестью.
Рассказала очень много, чистую правду. И вместе с тем не сказала ничего лишнего. Она не сказала, сколько было вздыхателей у Соланж и как много любовников. И как много дуэлей по этому поводу. Не говорила, чтобы не забивать неискушенную голову Скарлетт такими мыслями.
Элеонора действительно была озабочена отношениями между ее сыном и Скарлетт. Об этом она не могла спросить у Ретта. Если бы он хотел, он бы сам сказал ей. Скарлетт же не хотела открывать своих чувств.
Миссис Батлер закрыла глаза, пытаясь заснуть. Она сделала все, что было в ее силах. Оставалось только надеяться на лучшее. Скарлетт была взрослой, и Ретт был взрослым мужчиной. Но вели они себя, как считала Элеонора, как маленькие дети.
