Полина спросила что-то у своего отца, но она говорила по-французски, и Скарлетт не поняла, что сказала ее тетушка. Ответ ее дедушки был коротким, очевидно, он сказал что-то обидное. Скарлетт начала выходить из себя. Явно, что он нарочно собирается все испортить. «О, как бы мне хотелось говорить по-французски. Я бы тогда не сидела и не терпела всю его мерзость».
Она молчала, пока Жером убирал суповые тарелки и серебряные подставки и ставил на их место другие тарелки, ножи для рыбы и вилки. Это казалось бесконечным.
Но жареная сельдь заслуживала того, чтобы ее подождать. Скарлетт посмотрела на деда. Он не осмелился показать, что ему это не нравится. Он съел два маленьких кусочка. Звук ножа и вилки, упавших на тарелку, был ужасно громким. Полина и Элали сразу же перестали есть рыбу, которая еще оставалась у них на тарелках. Скарлетт дерзко глядела на деда поверх каждого кусочка пищи, который она подносила ко рту. Но даже она начинала терять аппетит. Неудовольствие старика было отравляющим.
Но следующее блюдо восстановило ее аппетит. Сваренные в котелке голуби выглядели, как печеные яблоки, а подлива была похожа на мощную коричневую реку, текущую через картофельное пюре, а из турнепса были выложены легкие, как воздух, гнезда мяса. Пьер Робийяр погрузил зубья своей вилки в подливу, а затем поднес их ко рту. Это было все!
Скарлетт думала, что она вот-вот взорвется. И только отчаянная мольба в глазах ее тетушек заставила ее сдержаться. Как можно быть таким злобным, как ее дедушка? Просто невозможно было, чтобы ему не понравилась еда. И ему было не так уж тяжело есть, даже с его зубами. Да и если бы их вообще не было, что за дело. Она знала, что он любит хорошую еду. После того как она заставила положить масло и подливу в ту кашицу, которую ему обычно Приносили, тарелка вернулась на кухню чистой, как будто ее вылизала собака. Нет, тут должны быть другие причины. И она видела их по его глазам. Они сверкали, когда он видел жалкое отчаяние тетушек. Он предпочитает заставлять их страдать, чем наслаждаться обедом. Обедом в день рождения, между прочим.
Какая разница была между этим празднеством и тем, которое было на дне рождения Патриции!
Скарлетт взглянула на скелетообразное прямое тело деда и его самодовольное невозмутимое лицо. Она презирала его за то, что он изводил тетушек. Но даже больше она презирала их самих за то, что они выносили его старческие пытки. У них не было ни капли достоинства. Как они могут сидеть и терпеть все это! Она сидела за столом дедушки в очаровательной розовой гостиной прекрасного розового дома и была охвачена возмущением и отвращением. Даже по отношению к себе самой. «А почему бы мне не сказать ему, как отвратительно все, что он делает? Мне не нужно знать французский, чтобы сделать это, он понимает по-английски так же, как и я. Я же взрослая женщина, а не ребенок, которому нельзя говорить, пока ему не разрешат. Что со мной? Это очень глупо».
Но она продолжала сидеть спокойно, не прислоняясь спиной к спинке кресла и держа левую руку все время на коленях. Как будто ребенок, старающийся вести себя в обществе наилучшим образом. Присутствие ее матери было незаметно и даже невоображаемо, но Эллин Робийяр О'Хара была здесь, в доме, где она выросла, за столом, за которым она сидела так же, как сейчас Скарлетт, положив левую руку на накрахмаленную салфетку на коленях. И во имя ее любви, чтобы заслужить ее одобрение, Скарлетт была неспособна противостоять тирании Пьера Робийяра.
Казалось, прошла целая вечность, пока она сидела, наблюдая за чопорной и медленной работой Жерома. Снова и снова менялись тарелки, ножи, вилки, и Скарлетт казалось, что это никогда не кончится. Пьер Робийяр последовательно пробовал и отодвигал каждое тщательно отобранное и приготовленное блюдо, которое ему предлагалось. К тому моменту, когда Жером внес праздничный пирог, напряженность и страдание достигли апогея. Скарлетт с трудом могла неподвижно сидеть на стуле, так велико было ее желание сбежать.
Пирог был покрыт блестящей украшенной завитками меренгой, обильно обсыпанный серебристым драже.
На верхушке вазы серебряной филигранью вились ветки папоротника и были установлены миниатюрные шелковые флаги Франции, армии императора Наполеона и полка, в котором служил Пьер Робийяр. Старик заворчал, возможно от удовольствия, когда все это поставили перед ним. Он посмотрел из-под полуопущенных век на Скарлетт и сказал по-английски:
— Разрежь его.
«Он надеется, что я собью флажки, — подумала она, — но я не собираюсь доставить ему это удовольствие». Как только она взяла у Жерома нож для пирога своей правой рукой, она быстро подняла блестящую вазочку с пирога левой рукой и поставила ее на стол. Затем она посмотрела прямо в глаза деду со сладчайшей улыбкой.
Губы его передернуло.
— И вы думаете, он ел это? — с чувством спросила Скарлетт. — Ничего подобного! Ужасный старик поддел своей вилкой не больше двух крошек после того, как он поскреб прекрасную меренгу, как будто она была литой или что-то в этом роде, и положил их в рот с таким видом, как будто он оказывает величайшую любезность. Затем он заявил, что слишком устал, чтобы открывать свои подарки, и удалился в свою комнату. Я хотела переломать его костлявую шею.
Морин О'Хара затряслась от смеха.
— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала Скарлетт, — он был низок и груб.
Она разочаровалась в жене Джейми. Она рассчитывала встретить понимайте, а не насмешку.
— Конечно же, вы видите, Скарлетт, глупость всего этого. Представьте себе только ваших бедных тетушек, придумывающих, как бы доставить ему удовольствие, и его самого в ночной рубашке, придумывающего, как бы досадить им. Старый грубиян! Козни старых проказников всегда находили слабое место в твоем сердце. Я так и вижу его сейчас, строящего планы в предвкушений обеда.
— И разве вы не можете догадаться, что он заставил своего человека тайком принести все эти замечательные блюда, чтобы он смог наесться досыта за закрытыми дверьми. Старый мошенник! Его изощренные злые выходки меня смешат.
Смех Морин был так заразителен, что в итоге Скарлетт сама рассмеялась. Она правильно сделала, что пришла в никогда не закрывающуюся кухню Морин после этого ужасного праздничного обеда.
— А теперь давайте отведаем нашего пирога, — довольно сказала она. — Вы теперь умеете, разрежьте его, он там, под полотенцем, на кухонном столе. Отрежьте несколько лишних кусков, молодежь скоро вернется из школы. А я тем временем заварю свежий чай.
Только Скарлетт уселась у огня с чашкой и тарелкой, как дверь с громким шумом открылась, и пять молодых О'Хара заполнили кухню. Скарлетт узнала рыжеволосых дочерей Морин: Мэри Кейт и Хелен. Маленький мальчик был Майкл О'Хара, две младшие девочки — его сестры Клара и Пег. У всех были темные курчавые волосы, которые нуждались в причесывании, голубые глаза с темными ресницами и загребущие маленькие руки, которые Морин приказала им немедленно помыть.
— Но нам лучше не мыть руки, — попытался объяснить Майкл. — Мы собираемся пойти в хлев поиграть с поросятами.
