В принципе это положение зданий-скульптур можно сравнить с положением одиноких интеллектуалов: они живут на отдалении друг от друга, живут одиноко, они так же отстраненно высказывают свои мысли, внезапно меняющие все вокруг. Вместе они составляют некое сообщество, но сталкиваются друг с другом, за редким исключением, только на страницах профессиональных журналов. Они творят, они публикуются, они живут в чуть-чуть ином мире смыслов и чувствований, тем самым отличаясь от толпы и толп.
Можно сказать, что вершины высокой архитектуры провоцируют сами себя на все более и более сильные высказывания. Но можно и сказать, что современная нам архитектура раздвоилась, что теперь мы имеем две архитектуры: архитектуру-манифест, которая изрекает истины и даже просто фразы (архитектура вещающая или вещая), и архитектуру фоновую и безгласную (или лепечущую банальности). Вторая часть, вторая область, архитектура фоновая может и совсем не иметь никаких художественных качеств, это неважно: ее никто не замечает, она живет в области неэстетической, в области потребления.
Кто-то скажет: так было всегда, так было и до прихода модернизма. Действительно, всегда существовала «верховая» архитектура, где «говорились», создавались главные смыслы и формы, и существовал фон, куда эти формы переносились или спускались и по мере движения вниз, в толщу фоновой застройки, и в стороны, в провинцию, эти формы размывались, упрощались. Ничего же вроде бы не изменилось.
На самом деле изменилось. Прошлая архитектура не имела столь разительных эстетических различий между архитектурными доминантами эпохи и окружающей их массовой застройкой, поражающей бедностью, механистичностью и прагматичностью своих приемов.
Поэтому понятно, почему отрицание и контраст со сложившимся годами окружением у новой, действительно прогрессивной архитектуры носят настолько радикальный характер. Связь с историческим фоном у вершин новой архитектуры оказывается утраченной по идеологическим соображениям, а с современной фоновой прагматичной застройкой – по соображениям эстетическим. Это абсолютное отсутствие поиска связи с фоном или базисом, этот разрыв – явление сравнительно недавнее, еще в середине и даже во второй половине XX века, в период интернационального модернизма, эта связь пыталась выстроиться: из зданий-вершин, из зданий-открытий формы перетекали, упрощаясь, в массовую застройку, потом в малые архитектурные сооружения, потом в мебель, обувь и так далее. И если по отношению к исторической среде свой отрицающий характер новая архитектура обрела уже в самом начале, то в отношении современного ей более скромного окружения первые полвека модернистской архитектуры прошли довольно мирно: вершины модернизма еще не столь выделялись на фоне более утилитарных построек и стиль развивался, таким образом, от вершины к подножиям спокойно, как и до того – в исторических стилях.
Но после выигранной битвы с тоталитарными неоклассическими стилями, после еще одной выигранной битвы с постмодернизмом, а главное, с приходом принципиально новых параметрических возможностей проектирования и строительства родился вариант современной архитектуры скульптурных, подчас экзальтированных форм – вариант, безусловно, элитарный в силу дороговизны реализации подобных решений. Он претендует на выражение идей и чувств нашего времени. Он идет в ногу с развитием современного искусства, становящегося пластически все более комплексным, инсталлятивным и многоголосым. Архитектура последнего времени научилась говорить сложные и даже чрезвычайно сложные вещи языком все более комплексных и технически изощренных решений. И общество начало прислушиваться к неожиданным, контрастным по отношению к окружению архитектурным высказываниям, научилось ждать в них нового слова.
Мы живем в этом времени. Это время уже имеет довольно длительную историю. История модернизма началась столетие назад в виде художественной революции. Революция разрушила и смела традиционную, классическую, казавшуюся вечной изобразительность. Многие были этому рады, энтузиазм ощущается и по сей день у большинства художников. Но это разрушение оказалось непереносимым для людей, привыкших к изобразительности или взыскующих изобразительности настолько, что они не могут перенести ее краха и смерти. Изобразительность в художественной культуре отступила в кино, в книги, теперь в интернет, но не исчезла совсем. Совсем или почти совсем она исчезла только с вершины художественного мира.
Архитектурная фантазия на тему наслоения архитектурных эпох XIX, XX и XXI веков в современном городе. 2014
Примерно то же самое произошло и с архитектурой. Ее изобразительность исчезла вместе с ордером, украшениями, рельефом, орнаментом. На вершине ее поселились вызов и радикальный диалог, тогда как окраины заняла безликая, прагматичная и лишенная красоты (забытое слово в отношении архитектуры!) форма минимализма. В результате мы имеем дело с картиной, в которой на вершине интеллектуалы с острым чувством формы и материала предлагают миру новые образы, но эти образы не находят себе достойной в художественном отношении оправы, как только они помещаются в среду современной им архитектуры, а не в историческое окружение.
Найденные в зданиях-иконах образы и приемы, конечно, транслируются в современную фоновую архитектуру достаточно активно. Эти образы и приемы проникают в здания самого разного размера и предназначения, их можно встретить в многоквартирных жилых домах, в офисах и отелях. Но при этом проникновении «верховых», самых новых форм в более распространенную (и, заметим, в более дешевую) архитектуру не происходит обычного для «иерархического» стиля процесса адаптации форм средой, городом: фоновые здания в новых формах становятся столь же контрастными по отношению к окружению, как и их прообразы. Ощущения драгоценного камня, архитектурной иконы внутри более спокойного по форме, но достойного по содержанию ожерелья не возникает. Напротив, возникает досадное чувство многоголосья, когда один сосед словно старается перекричать другого.
Между собой все здания в новых формах не могут найти «общего языка»: они находятся в состоянии конфликта, а потому квартал из «адаптированных», упрощенных зданий новейшего времени часто выглядит как окаменевшая какофония. Здания «толкаются», кричат на разные лады, они противоречат друг другу.
То, что эта картина отражает не совсем нормальное положение вещей, ясно. Мы далеки от видения современности как области сбывающейся антиутопии. Просто развитие какой-то новой страсти в архитектуре привело к диспропорции, дисбалансу. Авангард стал во главе угла. И этот самый авангард не знает, что делать с обыденной жизнью, с гармонизацией собственного окружения. С последним совсем плохо: дисгармоничная по определению или просто примитивная в своем прагматизме фоновая среда не может участвовать в гармонизации.
Если это так, если наш анализ сложившейся ситуации правильный, то можно попытаться предложить новое решение, путь обустройства жилых кварталов, площадей, новых районов городов. В них неминуемо продолжится жизнь фоновой архитектуры – в тени контрастных объектов. И в области этой фоновой архитектуры, почти оставленной лидерами, можно и нужно еще очень многое сделать. Ведь все, что может быть придумано и сделано в этой области, касается самой важной и самой большой части ткани городов.
