«Черт-те что. Ты не должен об этом думать. Ты – нормальный, ты – человек, а не сраное животное», – попытался успокоить я сам себя, но живот предательски заурчал в ответ на ложь.
– Твою мать! Не получится у тебя, слышишь?! – закряхтел я, обращаясь к зверю, которого здесь не было и быть не могло. Этот пес сделал меня таким. Чудовищем, которое смотрело на чужие раны так, словно это были блюда в ресторане.
– А-а-а, – застонал я, приподнимаясь над кушеткой. Труднее всего было поднять даже не верхнюю, а нижнюю половину тела. От долгого лежания ноги затекли – казалось, я их не чувствую совсем. Хотя нет, пальцы на ноге вроде шевельнулись.
«Отлично – в бой!»
Спустил ноги на кафель. Уф-ф! Я и не знал, что пол такой холодный. В больнице топили, конечно, но очень плохо. Поддерживали температуру, необходимую для выживания, не более того.
«Сейчас!»
Я рыкнул – и встал на ноги. Это было почти как воскрешение Лазаря, которому Иисус велел невозможное: «Встань и иди!» Да, блин, попробовал бы он сам это сделать. Особенно после того, как тебе в спину пытались вонзить крест. Потом вспомнил, что Христа в итоге вообще прибили к кресту, и заткнулся. Он ведь вытерпел как-то…
– Ниче-е! – простонал я, попытавшись сделать шаг. Но в итоге упал вперед, прямо на кушетку с раненым.
Вспышка красного света – разум тонет в ней.
И вот я уже вгрызаюсь зубами в изуродованную шею добровольца. Из пульсирующей раны льется кровь. Свежая, вкусная. То, что надо! Я чувствую: силы восстанавливаются с молниеносной скоростью. Кулаки сжимаются, готовые, если что, отразить атаку любой твари. Но если она, конечно, не размером с Кинг-Конга.
«Боже, что я делаю?!» – эта мысль приходит как бы издалека. Ее очертания еле видны сквозь кровавый туман.
«Ну и что с того? Если мне это помогает».
«Ты – животное. Ты сам стал зверем, ты…»
«Да плевать! Мне. Это. Помогает. Может быть, это и есть мое истинное предназначение, которое я скрывал все эти годы?»
«Скрывал от кого?»
«Ясно дело – от жены и дочки».
«Боже, Аня…»
Я приподнялся над разорванной плотью, из которой продолжал бить фонтанчик крови – похоже, добрался до артерии. Попытался привести мысли в порядок, согнать их в кучу, но они разбегались от меня, словно курицы от мясника.
– Да черт вас дер-р-ри! – застонал я и снова окунулся лицом в чужую плоть. Начал высасывать кровь из артерии.
Но внезапно она изменила вкус – будто мыла в рот налили. Закашлялся, выплевывая остатки «трапезы» на пол.
Я посмотрел на раненого и только сейчас понял, что он не дышит. Умер.
«И в этом только моя вина», – снова мысль пыталась влезть в голову, используя для этого, судя по уровню боли, трещину между костями черепа.
– Чер-р-рт! – ругнулся я и попытался подняться. Но тут увидел, что глаза умершего смотрят на меня. Зрачки сдвинулись, фокусируясь на моем лице.
«Он меня видит!» – успел подумать я, прежде чем труп зарычал и бросился на меня…
9
Лера открыла книгу, но ничего не понимала в ней.
– А что это за язык? – спросила она у Марка. – Английский?
– Нет, далеко не английский. Просто буквы похожи. Сначала я думал, что это латынь. Но позже понял, что ошибся, – сказал он, вздохнув. – Этот язык имеет схожее написание с латынью, но на самом деле он гораздо более древний.
– То есть книгу нельзя прочитать?
– Почему же? Очень даже возможно, но для этого необходимо полностью быть готовым к этому!
– Полностью? Это как? – спросила Лера.
– Надо принять ее, как часть себя. Возможно, даже пройти через боль и страдания, чтобы она стала частью тебя.
– Я не хочу, что было больно. Я не люблю, когда больно, – сказала Лера, отстранившись от книги.
– Нет, погоди. Ты пока просто полистай ее, освойся. Эта книга открывается не каждому. И если ты ее смотришь, это значит, что ты уже заслужила особое доверие. Антон, например, не мог ее открыть. Только ты и я…
– «Ты и я», – завороженно повторила девочка. – А что в ней еще хорошего? Картинки есть?
– А ты полистай. – Марк наблюдал за ней, словно продавец игрушек за малышом на рождественской распродаже.
– Хорошо, – ответила Лера. – У меня только руки грязные…
– После конфет?
Она кивнула.
Тогда Марк дал ей свой платок, который был идеально белым – до тех пор, пока она не обтерла об него пальцы. И снова ей показалось, что платок навсегда испорчен.
– Спасибо, – сказала девочка.
– Не за что, – ответил Марк. – А теперь смотри…
Она листала книгу, и перед ней возникали странные геометрические символы. А один раз она увидел букву «а», только вверх ногами. А, может, это была звезда – как знать?!
Но больше всего девочку заинтересовал карта. Она была похожа на ту, что напечатана на обложке «Властелина Колец». Только тут не было Мордора, а сами названия на том же языке, который она прочитать не могла. Пока не могла.
– Что это за карта? – спросила она.
– Это карта того чудесного места, куда мы с тобой отправимся. Очень скоро. Ты же хотела, чтобы я тебя прокатил на мотоцикле.
Девочка вспомнила технику, которая выглядел как хищный зверь, но именно поэтому и привлекала. Она любила опасности, хотя и боялась себе в этом признаться.
– Да, – тихо ответила она.
– Так вот, когда ты освоишься, то поможешь мне не только с картой, но и с текстом.
– Я?! Как? – не поняла Лера.
– Очень просто. Тут нужно время.
Девочка долистала до изображения, на котором был нарисован тот самый поп в рясе и противогазе, но рядом с ним была еще и… девочка.
– Кто это? – спросила Лера.
– Это тот, кого мы с тобой встретим, – ответил Марк. – Я же говорил…
Но ее интересовала другая фигура.
– Я про нее, – сказала она, показывая на изображение маленькой девочки. На вид ей было столько же лет, как и ей. Правда, одета она была не в пуховик, а в красивое черное платье, от чего казалась почти ведьмочкой. Незнакомка улыбалась, но от этой улыбки было не по себе. Словно ее долго обижали и она затаила злобу на мир.
Губы Марка дрогнули. Пауза. Потом – шумный выдох.
– Она придет с ним, – ответил он тоном, который Лере очень не понравился. Так обычно вспоминают про события, которые хотели бы забыть. Как, например, когда она заперла кота у бабушки в дымоходе, а тот там чуть не задохнулся. Лера потом долго плакала и обнимала котика, умоляя, чтобы он ее простил. Он мяукал в ответ, но больше на колени, как бывало раньше, не просился.
