– Хм… А давно вы тут?
– Пару дней всего как заехали! Хороший у вас дом!
– Нам тоже нравится. Спасибо, что рассказали, с новосельем!
– Спасибо! До свидания! – И парень захлопнул дверь.
А я осталась стоять перед квартирой Яра. Дома у меня валялись его ключи, но не могла же я просто вломиться без предупреждения?
Кстати, почему он не вспомнил про свои, когда грозился спуститься через балкон?
Я коснулась двери кончиками пальцев, провела по ней, будто лаская.
Соскучилась.
Если честно, ужасно по нему соскучилась.
Зря Лена думала, что я не понимаю, чего ей не хватает без него.
Вот уже несколько дней рядом со мной нет атомной электростанции по имени Яр, и я чувствую, что мне недостает его звенящей энергии, от которой встают дыбом волоски на коже, которая окутывает теплом, питает силой и жизнью и помогает даже в мелочах.
Я глубоко вдохнула, чувствуя, как внутренности сворачиваются в тяжелый горячий шар. Решиться позвонить сейчас – это сделать шаг ему навстречу.
Он меня бросил, а я прибежала, как собачка.
Или – пришла поговорить как взрослый человек со взрослым человеком о нашем общем ребенке?
Я потянулась к звонку.
Нажала… и отдернула пальцы, будто обжегшись. Сердце застучало часто-часто, мешая прислушиваться к тишине за дверью.
Но никто не открывал.
Я нажала еще раз. И еще. И еще. Он там, где ему еще быть?
Звонок взрывал плотную тишину за дверью – но гремел так, словно никто никогда не откроет. Едва затихали переливы, вновь воцарялась ватная тишина.
Столько решимости, и все впустую.
Достав телефон, я поняла, что умудрилась так качественно заблокировать Яра, что даже в черном списке не смогла бы найти его номер. Умею, когда хочу!
Телефон дернулся, шевельнулся в ладони, на мгновение подарив мне надежду, что Яр как-то прорвался сквозь все шипастые кусты, глубокие рвы и высокие стены в мой замок, чтобы спасти заколдованную принцессу… Но на экране был номер Ирки.
Да блин!
Я разозлилась на нее даже больше, чем стоило бы, но очень уж сильным было разочарование, и ткнула в экран, чуть не пробив его пальцем насквозь:
– Да!
– Ева, послушай!
– Нет, ты послушай! – вызверилась я. – Ты первый раз не поняла? Не хочу тебя слышать. Вообще. Никогда. Точка!
– Стой! – успела она крикнуть, но я нажала отбой и сразу заблокировала номер.
Все эти прекрасные люди, которые лучше меня знают, как жить, могут пойти и напихать свои мудрые советы в задницу лошади Жукова.
Я постояла еще немного на лестничной площадке, не зная, куда применить вновь запузырившуюся в крови энергию.
Хочу на воздух. Подышать холодной осенью, проветрить голову.
Только услышав хлопок двери подъезда за спиной, я поняла, что даже не вспомнила про ритуал с кнопками лифта.
Машина Яра стояла на своем месте. Кажется, когда я шла домой, она тоже здесь была?
Не заметила.
Я прошла мимо старых гаражей и полуразвалившейся голубятни на краю леса.
Обычно я старалась не смотреть в их сторону, чтобы не вспоминать тот страшный осенний день и как плакала тогда, заткнув рот рукавом грязного свитера.
Сейчас на дверях, спаянных из помятых кусков железа, колыхались под ветром белые листочки – я подошла поближе и прочитала, что автовладельцев просят убрать машины до первого декабря в связи со сносом незаконных построек.
Вот и не будет больше моего страха.
Может быть, лес тоже заодно снесут?
Я покосилась через плечо туда, где на фоне темного вечернего неба вставал еще более темный лес. Городская подсветка сюда почти не доставала, и над верхушками высоченных елей можно было разглядеть бриллиантовую россыпь звезд.
Если я и днем-то боялась леса до паралича в ногах, не пойду же я сюда ночью?
Ну, почему не пойду?
Первые несколько шагов были самыми сложными. Пульс грохотал в ушах; шум деревьев, скрип их иссохших стволов, казалось, заглушал чьи-то крадущиеся шаги по мягкой земле. Каждая черная тень под деревьями и кустами казалась притаившимся человеком. Я шла по тропинке в лес, куда почти не дотягивался оранжевый свет фонарей от дороги, и с каждым шагом все глубже погружалась во тьму.
Но постепенно глаза привыкали, так что я начинала различать окружающий мир, сотканный из оттенков черного. И шла туда, где было темнее всего. Навстречу своему страху.
Я никогда не думала, где сейчас те трое. Может быть, спились, может быть, стали бомжами и замерзли особенно холодной зимой… Было бы хорошо!
А может – скорее всего так и есть! – живут себе здесь неподалеку со своими женами и детьми. Ходят на работу – хотелось бы думать, что грузчиками или дворниками, но, возможно, и кем-то поприличнее. Целуют дочерей в лоб, укладывая спать, дарят жене духи на Восьмое марта. В этом самом лесу в мае жарят шашлыки и вряд ли даже вспоминают, как развлекались на этой же полянке много лет назад. Дело молодое, всякое было.
Веру, может, еще и помнят. В темном опьянении, мужских разговорах поминают как одну из тех, кого заманивали выпить и поболтать, как нас.
Меня – точно нет. Сбежала и сбежала, другая-то осталась. И ей наверняка понравилось, раз не стала обращаться в полицию.
Я могла бы встречать кого-нибудь из них каждый день в «Пятерочке» и даже не знать, что это он украл мою смелость, мою свободу и двенадцать лет моей жизни.
Хочу вернуть их себе!
В темноте я промахивалась мимо твердых участков тропинки, проваливаясь в наполненные водой ямы, вымазалась в глине по уши, но все шла и шла вперед, хотя совершенно не помнила, разумеется, где была та поляна, откуда потом я бежала, не чуя ног.
Просто я чувствовала, что лес и темнота больше не пугают меня. И чем дальше я пройду, тем больше свободы верну себе.
В кармане завибрировал телефон. Яркая подсветка ударила по глазам, уничтожая ночное зрение. На экране светилось: «Мама». Странно, что ей нужно?
– За что ты так с Ирой? – начала она без предисловий. – Она не делала тебе ничего дурного, только помогала, а ты бойкот устраиваешь, как маленькая!
– Мам, мне вообще-то не десять лет, чтобы учить меня, как дружить, – удивилась я. – С чего вдруг она вообще решила тебе нажаловаться? Сначала Олег, теперь она. Будешь спасать всех моих друзей от моей жестокости?
– Просто Ира очень беспокоится, что ты не берешь трубку, – вздохнула мама. – Говорит, тебе никто не может дозвониться. И вообще, ты в последнее время стала странная, резкая. Что-то случилось, Евочка? Что-то плохое? Ты же знаешь, я всегда тебе помогу!
