Хотя вся эта внутренняя мощь скрадывается темнотой и намеренной архитектурной сыростью (готика стен, потолка, построенного в Арсенале, стрельчатых провалов в окна), здесь она совсем уже физиологически соединяется с плесенью. Угловатые арки по бокам главного нефа образуют аркады, в которые хочется спрятаться от этого омута над головой, донного, данного.
Хочется дополнительной крыши над головой, а не этого безнадзорного пространства, непонятно как влияющего на темечко.
Ходишь, чтобы все же понять, прислушиваешься к себе, отвлекаешься на картины; их тут много, но они точно за стеклом.
Точно восковые какие-то. Муляжные фрукты.
Главные сокровища спрятаны в сакристии справа от алтаря. Там же в будочке сидит страж и отмечает побывку: членам Chorus бесплатно, остальным – €3. Сакристия исполнена в совершенно иную историческую эпоху, из-за чего, попадая сюда, пересекаешь невидимую временную границу, и тогда кажется, что готика церкви, оставшейся за твоей спиной, складывает свои крылья, широко раскинутые в разные стороны, съеживается до размеров надгробия.
Впереди пред тобой большой светлый зал, из которого можно выйти к клуатру монастыря, который, правда, закрыт (работает в конкретные часы). Зато вокруг него стоят роскошные ренессансные скульптуры. Тоже выставка с этикетками и претензией на экспозиционную расстановку.
А можно ведь и не выходить, остаться в зале с Тинторетто на потолке и на стенах. Во-первых, «Моление о чаше», во-вторых, «Омовение ног», в-третьих, «Мадонна с младенцем» на потолке, в-четвертых и главных, большая «Тайная вечеря» на одной из продольных стен.
Это очень красивая и спокойная картина, движение в которой начинается с помощью лестничных ступеней, выдвинутых на зрителя, а развивается (но никогда не заканчивается) мотыльковым свечением всех фигур.
Свет обтекает святой стол, вспыхивающий лицами, нимбами и струящимися контурами, как поляна, заселенная светлячками. Будто у фигур, выведенных на передний план, вместо голов одуванчики. Люди же, оставшиеся вне этого круга теплого света, за границей ступеней, изо всех сил тянутся к центру…
Там еще на входе есть круглое окно, изнутри сплошь, шпалерно окруженное четырьмя картинами классом явно ниже. Выглядит так обаятельно и нескучно, что смотришь не отрываясь, а оно все никак не надоест и не надоест.
Главное – не вглядываться в детали, а проглатывать все единым целым, ансамблем, непережеванным, что ли, куском. С яркими, будто дождем промытыми, красками, взволнованно шелестящим движением фигур, на коих с неба нисходят разные крылатые существа. Тогда точно «прокатит».
Картины эти подобрались таким образом, чтобы внутренние спирали, закрученные внутри холстов, создавали вокруг большого круглого окна еще один, теперь уже живописный круг. Точно художники, как по эстафете, от одного холста к другому передают друг другу энергетический импульс.
Санта-Мария делла Салюте (Santa Maria della Salute) – 1
Санта-Мария делла Салюте погружена во мрак, в ней идет ремонт, приуроченный к очередному празднованию Феста делла Салюте. Уже скоро, 22 ноября, через Гранд-канал соорудят понтонный мост и все пойдут из центра города в Дорсодуро поклониться Деве Марии за избавление от последней в истории города эпидемии чумы
[15] в самое ее «чрево» центрального входа.
Все прочие дни открыт боковой вход, возле которого снуют алчные нищие. Внутри – темнота; сегодня пасмурно и дождь, поэтому ряда купольных окон для освещения центрального нефа явно недостаточно.
Одного Тициана («Преображение») ты проходишь в восьмиугольном «основном помещении» бесплатно. На ней голубь Святого Духа посылает на кучкующуюся внизу толпу отчетливо прорисованные лучи, из-за чего из голов всех участников композиции вверх подымается что-то вроде спиралезакрученного пара, напоминающего золотых червей, вставших вертикально, как после Второго Пришествия.
Затем находишь боковую дверцу и попадаешь в узкий, постоянно закругляющийся коридор (явно обходящий барабан главного объема), из которого выходишь наконец на свет – в просторный зал с картинами.
На потолке – плафоны снова заемного
[16] Тициана со товарищи. В алтаре, отделанном хладным мрамором, его же ранний святой Марк в пурпурных одеждах, рядом квартет святых, за исключением святого Себастьяна, плотно одетых. Строгая, по-рафаэлевски (или по-беллиниевски?) уравновешенная, ясная композиция.
Главное здесь – не Тициан (к тому же ранний, хотя и отмеченный Рёскиным), но висящий под наклоном «Брак в Кане» Тинторетто, роскошный и совсем по скуола-сан-рокковски широкоформатный. Свет в нем льется из близких окон и дальних арок, он золотит тела, а не контуры фигур, как на других тинтореттовских картинах.
Они, конечно, тоже хороши, по-своему, но локальный свет всегда будет проигрывать «большему», хотя для создания таинственной атмосферы нет ничего лучше локального света.
Это очень тинтореттовская композиция по структуре нарастающего движения, скатывающегося из глубины картины к самому ее краю (тем более что «Брак в Кане» и повесили, как зеркало, под углом приблизительно 30 градусов) с медленным, но неотвратимым нагнетанием. Этим движением и заведует свет, ровный, спокойный и совершенно волшебный. Кажется, что здесь, в сакристии, какое-то, что ли, иное время года – возвращаться в темный подкупол не хочется: мнится, что в нем тоже, как и на улице, идет разреженный дождь.
Санта-Мария делла Салюте (Santa Maria della Salute) – 2. Церковь одного дня
Кажется, это очень русский, точнее, питерский храм. Такая дура с восьмью фасадами могла бы стоять на месте богато разукрашенного внутри Исаакиевского собора, например. Просто Санта-Мария делла Салюте, сияющая в своем барочном пафосе, гораздо ближе «нашим временам», и поэтому именно она способна умозрительно поместиться и на территорию нам по Питеру более-менее привычного архитектурного ландшафта. К тому же размах ее поистине имперский.
