Мария, робкая, светящаяся девочка, хрупкий цветок, взбирается вверх по крутым ступенькам, неотличимым от взъемов венецианских мостов, к монументальным фигурам патриархов, стеной стоящим наверху в тяжелых разноцветных облачениях. Лиловых, голубых, медовых, зеленых…
Вот этот странный, мерцающий, лунный свет, да… В двух алтарных картинах-монументах, где «композиционное решение» будто бы устремлено вверх, а свет струится противоположным образом вниз, он пронизывает струением толпы людей, точно внутри холстов кто-то включает и выключает подвижные, блуждающие в потемках фары, выхватывающие из мглы снующих персонажей.
Застает их врасплох, заставляя замереть на секунду, а потом, отмерев, уже дальше плыть в рапиде памяти, плавно, точно они, ну да, захлебываются лимонным лунным соком, но все-таки плывут. Совершают движения, закипая в бальзаме отсутствующего времени.
Церковь стоит совсем уже на отшибе, поэтому она совершенно непроницаема, как для звуков, так и для эмоций. Здесь совсем-совсем тихо особой северной меланхолией, когда застегнутость на все пуговицы и поднятый воротник не защищают от ноябрьской изморози, затаившейся внутри поздних осенних ветров. Словно бы на всей планете не осталось ни одного человека, электричество закончилось (дома вокруг стоят непроницаемые, точно неживые), и лишь в пещере церковного хлада мерцает медленно остывающая магма.
Площадь перед Мадонна дель Орто пуста, мальчишки не гоняют здесь в футбол, всего двумя мостами выше открывается «выход из города» и вид на лагуну, похожую на открытый космос.
Выходит, что церковь эта на правильном и своем месте стоит, совершенно совпадая и с собой, и с миром вокруг. Тинтореттовские эмоции помогают осознать этот вялотекущий столетиями конфликт между внутренними порывами, кипящими до кроваво-золотых пузырей страстями, и внешней сдержанностью, вымороженностью даже. Опустошенностью.
Впрочем, все здесь настолько сосредоточены на работах Тинторетто, что церковь сама по себе как бы исчезает, становится полупрозрачным местом для экспонирования. Павильоном.
Хотя на самом деле храм огромен, и если уступает в размерах, то только Фрари и Санти-Джованни-э-Паоло.
У Мадонна дель Орто один из самых обманчивых фасадов, прикрывающих кладкой розового кирпича с белой «елочкой» по краям окон и торжественного входа громаду готического ангара, простуженно громоздящегося сзади. Эту хитрость «снижения» хорошо видно, когда подплываешь к Венеции со стороны Сан-Микеле: корпуса северных церквей торчат из окружающей их застройки, как какие-нибудь трамвайно-троллейбусные депо со спящими внутри них чудесами.
Потом выходишь из такого средневекового гаража, как из обморока, в котором душили тесные и душные видения, как из омута, где видно зимнее ночное небо, оказываешься на совершенно пустой площади, точно сконструированной Де Кирико…
И что это было? И главное, куда оно все исчезло, ушло?
Как если полынья, куда некоторое время подглядывал, заросла на твоих глазах, покрылась коркой льда, и больше ты уже ничего там не увидишь.
«Чтобы оценить, каким мастером композиции был Тинторетто, надо посмотреть также „Введение Марии во храм“ в церкви Мадонна дель Орто. Можно ли сделать значительнее эту сцену, чем сделал Тинторетто, разместив фигуры на высокой монументальной лестнице! Может быть, впрочем, в его композициях видно не столько обдуманное мастерство, сколько родство с глубиной и огромностью библейских тем. Тинторетто был сам из семьи героев и потому мог рассказывать про них на их же языке, не переводя его на обыденную, спокойную речь, как делал Тициан».
Из «Образов Италии» Павла Муратова
Сант-Альвизе (Sant’Alvise)
1
Эта кирпичная церковь недалеко от тинтореттовского пантеона находится уже на самом севере Венеции с все тем же, как у соседки, промельком вида на лагуну.
Вот и фасад у нее сдержанный, даже суровый. Вообще без излишеств. Сундук или комод, произведенный, впрочем, с большим чувством. Тут же чем более ранняя церковь, чем проще ее геометрия, тем серьезнее и прочувствованнее красота.
В Венеции есть церкви, которые не успели дооформить, прикрыть непарадную структуру фасада мраморными украшениями, а есть церкви, которые достроили, но не стали перегружать. Обычно они самые древние.
К Сант-Альвизе надо идти как на хадж, минуя туристически лакомые объекты и мощеные улицы центральных районов; здесь, между прочим, под ногами уже не камни, но земля. Хрустит. Встречаются современные дома и странные парки.
От Сант-Альвизе я не ждал ничего особенного, хотя, конечно, от всех церквей чего-то ждешь – то ли радости для глаз, то ли новых ощущений или нового знания.
Тем более если эта церковь входит в список Chorus, хотя и не на первых местах.
Центральный вход у Сант-Альвизе, находящийся со стороны канала, закрыт, и нужно обойти церковь по часовой стрелке.
2
Входишь сбоку и замираешь от укола удивления: потолок Сант-Альвизе расписан сплошной барочной обманкой с тщательно проработанной в живописи архитектурной структурой, выделяющейся на пронзительно голубом фоне. «Озеро, стоящее отвесно».
Очень похоже на микс Веронезе и Тьеполо. А еще на Фумиани, расписавшего архитектурно схожим образом Сан-Панталон.
Только там структура Верхнего мира забита полчищами множествокрылых, безотчетно летящих куда-то вверх, а здесь Пьетро Антонио Тории и Пьетро Рикки организовывали как бы пустое пространство. Упорядочив его витыми свечами в стиле Бернини, стремительно уходящими под колосники со всех сторон плафона и накрытыми в самом центре росписи узорчатым шатром с ангельскими лицами.
Шатер парит в свободном полете, ковер-самолет, окруженный ровной лазоревой голубизной. А может быть, и спускается вниз, постепенно раскрываясь наподобие парашюта.
Так, с помощью фресковой обманки, подновлялись подгулявшие с позавчерашней трапезы вторые блюда: новомодное барокко дает церкви ультрасовременный внутренний вид, разгоняя поднакопившуюся заветренность и мнимую дряхлость.
Отныне здесь довлеет «бумажная архитектура», почти буквально «снося крышу» и меняя ощущение от всего остального – стен, картин, деревянных хоров XV века, ведущих прямо в женский монастырь и образующих храм внутри храма.
Отныне главный фасад не тут, но там, сверху; он открыт всем ветрам и прочему «недостижимому», которое внезапно оказывается столь близко.
3
Хоры, похожие на старинную радиолу в винтажном дизайне, вновь ставшем модным, нависают над центральным, неработающим входом, и голубоглазые фрески плывут на них, облаками, куда-то туда, на запад.
Отчего под хорами темно и, несмотря на то что кассирша милостиво включила мне свет, сложно разглядеть восемь там вместе висящих на самой дальней – а когда-то самой близкой к фасаду, – стене картинок.
