Можно пройти еще куда-то, посидеть с сосредоточенным видом в специальном молитвенном месте, но лучше по высоким крутым ступенькам подняться в Музей собора.
Отсюда, во-первых, открывается самый эффектный вид на внутреннюю жизнь куполов, сводов и люнетов атрия.
Во-вторых, здесь имеется выход на балкон с панорамой площади Сан-Марко и ее окрестностей, зато можно фотографировать «небо, море, облака», площадь и ее эмблематические достопримечательности с самых разных ракурсов.
В-третьих, здесь имеются достаточно интересные коллекции фрагментов мозаик, ветхих скульптур и икон. Там же стоит и оригинал квадриги, а еще старинные карты, уникальные схемы и прочая разъяснительная историко-культурная информация.
В-четвертых, в конце одного из залов есть неочевидная лестница вниз, по которой попадаешь на один из боковых проходов под крышей собора, откуда вниз и в разные стороны раскрываются новые дивные виды.
Оттуда ты попадаешь еще в какие-то, уже, кажется, светские, покои с барочными потолками и большой коллекцией гобеленов, картин – как религиозных, так и светских. Например, с видами собора Сан-Марко, относящимися к разным эпохам.
Тут же есть каменный барельеф «Крылатый лев с книгой», тяжеленные манускрипты, множество архивных и эмблематических экспонатов, которые приятно и необременительно принять к сведению.
Собственно, вся экскурсия в Сан-Марко такая и есть – неспешно познавательная, с совещательным, а не решающим голосом.
Однако, если не сходишь, вдруг упустишь нечто важное, что будет свербить и отзываться в многокомнатных зимних снах?
Лучше перестать беспокоиться, успокоиться и начать жить просто и счастливо: базилика Сан-Марко – только преддверие самых важных властных тайн Города, поэтому вообще-то от нее мало что ждешь.
У нее, как у многого в Венеции, все главное написано на физиономии фасада с точно проступающими, как сквозь камни, мозаиками над входом.
Если все прочие церкви созданы под конкретные нужды конкретных людей, этот многоглавый монстр, увенчанный веками заветриваемыми безе, чьими крошками питаются голуби да ангелы, нужен сугубо для раздуванья боков и демонстрации внутренних полостей, где каким-то старым, но вполне механизированным способом вырабатывается особое вещество вязкой венецианской идентичности.
Процесс его возгонки запускается, когда свечная копоть и ладан, отстоявшиеся в капеллах и алтарях, смешиваются с прибывающей в прилив соленой водой, которая обязательно проникает под его наглухо закрытые Врата.
Так что это не церковь, но агрегат, затейливая машинка из мешанины веков и стилей, раскинувшая грибницу в самом лакомом и по совпадению самом людном месте.
Вот она все время и болтается под ногами, об нее постоянно спотыкаешься – вот постепенно и возникает неотступная мысль, что вход в Сан-Марко неизбежен, как собственный твой отсюда отъезд.
«Мне пригрезилось, что я вошел в собор, долго бродил среди его многочисленных арок и пересек его из конца в конец. Это было величественное, поистине сказочное сооружение исполинских размеров, светившееся золотом старинных мозаик; насыщенное благовониями; застланное дымком ладана; полное сокровищ – драгоценных камней и металлов, сверкавших за железными решетками; освященное мощами святых; расцвеченное многоцветными витражами; отделанное темной деревянной резьбой и цветным мрамором; погруженное в полумрак из-за огромной высоты купола и протяженности стен; озаряемое серебряными лампадами и мерцающими огоньками свечей; нереальное, фантастическое, торжественное, непостижимое».
Из «Картин Италии» Чарльза Диккенса
«Это музей мозаики и мрамора. Кто-то однажды сравнил его с воровским притоном, в котором пираты хранят свои сокровища. Тайна Венеции кроется в чем-то более тонком, нежели каналы и гондолы, и кульминацию этой тайны я вижу в соборе Святого Марка. Тут ощущаешь, что Венеция не имеет ничего общего с Италией: ее родина – Константинополь».
Из «От Милана до Рима. Прогулки по Северной Италии» Генри В. Мортона
«Пираты Адриатики, так напоминающие наших запорожцев, потащили сюда все, притащили даже две колонны из Соломонова храма, когда-то перевезенные в Константинополь; и все это прекрасное, ценное, редкое – казалось бы на первый раз безвкусно – притащили своему „Льву“ и соединили в подножие его славы. Но опять – история помогла. Из безвкусного, эклектичного, наборного, непреднамеренного получилась единственная по красоте христианская церковь!
Какой тут католицизм! Я осматривал четырех из зеленой бронзы коней на ее фронтоне. Прямо над аркой главных дверей, отступая несколько назад, подымается вторая арка, такой же ширины и высоты, затянутая стеклом. Это главное окно, посылающее в собор свет. Хвостами к нему и мордами на площадь, как бы приветствуя идущих богомольцев, стоят пара налево и пара направо галопирующих лошадей. Формы их в смысле красоты и полноты изумительны, и я чуть не был заперт на площадке, поглаживая их бока и крупы и все обхаживая кругом. Ну, кони очень идут Аничкову мосту, но Исакию? Дикий вопрос! Но, может быть, они уместны на Успенском соборе, палладиуме русской державы? Нестерпимая несовместимость. Только в языческих плачах израильских пророков говорится, что который-то вероотступник-царь, Ахав или Ахаз, поместил коней, посвященных солнцу (обожествленному), в самом храме сына Давидова. Но что казалось языческим в ветхозаветном храме, современнике и соседе Ваалов и Астарт, то новозаветные пираты схватили и поместили рядом с крестом, Божьей Матерью и угодниками. Запорожцы Запада не богословствовали; не спрашивали: „идет“ или „не идет“? Но храм был лучшее у них, и кони – лучшее. К тому же лошадей нет в Венеции – лошадь есть невидимое или редко виданное простонародьем животное; и это нравившееся и удивительное животное они подняли на удивительный собор.
Прямо над конями – кусочек голубого неба в звездах, посреди которого Лев-Марк держит лапой поставленное на землю Евангелие. Арка уходит суживающимся фестончиком кверху, и по бокам ее, выделяясь фигурами на голубом небе, подымаются крылатые ангелы и ангелицы (у католиков ангелы то представлены отроками, то отроковицами, без скопческой тенденции); они поднимаются к Иисусу, стоящему наверху. Все это: кони, Марк, ангелы и Иисус – высится по одной линии вверх, над главным входом. За ними, по крыше собора, раскидано до двенадцати остроконечных миниатюрных башенок, среди которых подымаются пять умеренной (и не равной) величины круглых куполов. Общий цвет здания – белесоватый, который особенно свеж и ярок вокруг совершенно черного (ибо изнутри собора не идет света) стекла, единого почти окна, о котором я говорил. Стекло это – колоссальный полукруг – велико и мрачно, как ворота железнодорожного депо, откуда выходят паровозы. И оно почему-то и как-то необходимо, незаменимо. Не понимаешь, а любуешься. Точно черное пятно – спуск в ад; вокруг пятна расцвела земля. Это сам собор. Он до того цветочен, цветист, стар, светел, в желтом, голубом, более всего в белом, в позолотах, почерневших в веках, – так он весь мягок и нежен, что никакое, кажется, другое здание нельзя сравнить с ним. Венеция оделась в собор, как в Соломоново лучшее одеяние. Ни Св. Петра в Риме, ни Св. Стефана в Вене – храмы, которые по картинкам так хочется увидеть, – нельзя поставить рядом с этим. В действительности на зрителя (а не на картинке) они не дают впечатления ни ласки, ни души, ни смысла; а Св. Марк точно обливает душу материнским молоком. Это что-то вечное и старое; не личное, а народное, не сделанное, а как бы само родившееся. Ни одним храмом на Западе я так не любовался».
