Сейчас в Трибуне, самом парадном зале второго этажа, показывают тициановскую «La Bella» («Красавица»), афишами с изображением которой утыканы все улицы города.
Рядом на стене – большой фоторепортаж о спасении картины, восстановленной из лохмотьев; напротив, кстати, помещены остатки фасадной фрески Джорджоне, на которой расплывается неотчетливый человеческий контур.
На этой постмортальной картине, похожей на рентгеновский снимок или же попытку поймать привидение, гораздо лучше видны уже даже не кракелюры, но внушительные трещины, похожие на проступившие поверх стены вены.
В соседнем простенке на мольберт поставлен почему-то Пуссен, дальше в одном из залов – еще менее очевидный, но еще более яркий Вазари. Зал Босха пуст, картину отправили на выставочную гастроль в Париж, оставив лишь футляр рамы. Почему Пуссен? Зачем манерный Вазари?
Притом что это, собственно говоря, вся экспозиция, если не считать трех поясных мужских портретов, встречающих посетителей в самом первом и самом большом зале. Но это Тинторетто, хотя и младший, написавший трех представителей рода Гримани, коллекционировавших, между прочим, те самые древности, что составили основу Археологического музея на площади Сан-Марко (входит в состав Музея Коррера).
Венеция, как известно, не знала Античности, и именно Гримани «ответственны» за то, что местные художники (начиная, кажется, с Якопо Беллини) могли изучать древние скульптуры, монеты и вещи, изобретая при этом собственную оригинальную иконографию…
В память об этом палаццо Гримани содержит несколько римских копий древнегреческих скульптур. Большой бюст Афины и порядком искореженного «Лаокоона».
Все прочее – пустые залы, эффектная пустота, льющаяся в огромные окна, виды на каналы, остатки украшений, фресок, живописных оформлений проемов, простенков и проходных помещений.
Но именно эта опустошенность позволяет сосредоточиться на картинах, точнее, на их персональном характере и индивидуальной судьбе – здесь, в Гримани, они существуют отдельно от всего остального запустения, хотя и приведенного к аккуратному порядку.
Это тишина археологической площадки, с которой ушли ученые, и раскоп остался зиять напоминанием о малочитаемых ныне следах былых цивилизаций.
Палаццо Гримани не музей и даже не выставочный зал, это еще один символ Венеции, которую не мы потеряли, утратили, несмотря на постоянную заботу о сохранности того, что может привлекать внимание туристов или обслуживать наши насущные надобы.
Очередной промежуток, щель во времени, отполированная дождями и отшлифованная толпами паломников, по стечению обстоятельств находящаяся рядом с тем местом, где я сейчас, плотно поужинав, сижу спиной к итальянскому телевидению.
Просто сегодня дождь, и далеко от дома уходить не хотелось.
Если бы я был сегодня настроен романтично, то написал бы о красавице Тициана как о жительнице большого палаццо, внезапно встретившейся со мной глазами.
О том, как она думает, и о том, как она молчит, внезапно возникая в анфиладном проеме…
Но на самом деле в музейном мире одним вощеным Тицианом стало больше.
Сейчас, немного повисев в пустом дворце, он переедет в известную музейную коллекцию, станет украшением, мимо которого задумчиво проходят сотни туристов в день, никого особенно не удостаивая своим запотевшим вниманием – то ли из-за перегруза по всем фронтам, то ли из-за того, что большие, подробные собрания невозможно охватить за один раз, а возвращаться в Венецию (или Флоренцию – Тициана привезли из Питти) через небольшой промежуток времени сложно, очень уж велика конкуренция соблазнов.
Впрочем, скорее всего, это только я так устроен, а другие люди исповедуют иные подходы.
Хотя когда-нибудь эти залакированные мощи обязательно привезут в ГМИИ, и к ним выстроится очередь.
Или, на худой конец, в Музеи Кремля.
Сан-Лоренцо (San Lorenzo)
1
Сан-Лоренцо стоит на пустой площади недалеко от моего нынешнего дома – если идти по узким улочкам мимо площади Формозы, мимо ресторанчика, в котором любил заседать Бродский, а потом свернуть направо.
Набережная, где молчит Сан-Лоренцо, если идти на юг, минует православную церковь и Византийское подворье с наклонившейся кампанилой и музеем икон. Найти легко, но нужно ли?
Обычно Сан-Лоренцо закрыта; воды местных каналов подтачивают ее фундаменты – уже много лет она закрыта на капремонт.
И если бы не Биеннале, расположившая в Сан-Лоренцо павильон Мексики с выставкой кактусов на фасадной лестнице, я бы никогда не попал внутрь.
2
Мексиканская выставка, впрочем, совершенно невнятная, состоящая из двух каких-то неработающих приборов непонятного назначения, базируется на деревянном помосте возле входных ворот, а дальше – снятые полы, срезанные украшения, голые, израненные стены, по которым бегают солнечные зайки.
Красоту с нее начал обдирать еще Наполеон, однако могила Марко Поло, предположительно похороненного именно в Сан-Лоренцо, исчезла еще раньше – в 1592 году, когда храм активно перестраивали.
Один знающий человек мне рассказывал, что Наполеон оформлял свои венецианские трофеи как дары: «под дулом пистолета», метафизическим или вполне реальным, он требовал от настоятелей церквей, обладавших тогда нынешними луврскими шедеврами, дарственных с подписями и печатями.
Как всегда, как это бывает с людьми разной степени доброкачественности, кто-то сдавался и сохранил себе жизнь, а кто-то отказывался дарить оные картины захватчикам и был пущен в расход – и тогда картины и реликвии, оказавшиеся после падения Наполеона «бесхозными», вечность спустя вернулись на родину.
Те же, кто уступил, подписав французские бумаги, и отдал внеочередных Тинторетто и Веронезе «под подпись», довольствуются ныне пустыми стенами, как в Сан-Лоренцо, а также копиями или неравноценными заменами.
Сан-Лоренцо в полусне законсервированного реставраторами запустения выглядит внутри как кандидат для фотосессии в комьюнити «Забытые храмы», куда люди складывают репортажи о российских церквях, остатки которых обнаруживаются в глухих селеньях.
Правда, заброшенность эта мнимая: внешне Сан-Лоренцо выглядит вполне бодро, через какое-то время интерьеры восстановят и откроют, к радости туристов, селящихся в западной части Кастелло примерно с такой же густотой, как и во всех прочих районах.
Место-то намоленное.
3
Сан-Лоренцо как раз и интересна мне откровенным «вскрытием приема», показывающим, что внутри себя Венеция не такой старый город, как кажется.
Постоянное обновление его идет порционно, но круглосуточно и круглогодично, малозаметными и несущественными, казалось бы, партиями. Главное, чтобы изменения эти не были резкими и судьбоносными.
