Я готов был убить его на месте, но в интересах закона вернулся к проработке своей речи.
Хотя заключительную речь можно составить лишь после представления доказательств обеих сторон, подготовка идет в течение всего процесса. Поскольку я первым выступал от стороны обвинения, моя задача заключалась в том, чтобы разбить версию о невменяемости. В самом начале мы с Канклом набросали список позиций, на которые можно опираться. В ходе разбирательства я просматривал протоколы заседаний и отмечал показания, касающиеся характера и поведения Гейси. Из самых разных источников я собрал описание личности обвиняемого: правдивость / хвастовство, память, сила, умение манипулировать, ум, адекватность, модель жизни «работа-сон-отдых», отношение к алкоголю и наркотикам и, разумеется, некоторые особо значимые высказывания Джона.
Все выходные я проработал над чуть ли не сотым планом речи, и в воскресенье вечером мой помощник Ларри Финдер пришел послушать репетицию выступления. Прибыв утром в суд, я решил, что речь у меня получилась ужасная, и в расстройстве уселся в крохотной комнатушке, в очередной раз пересматривая текст. Ко мне подошел Ларри и попытался утешить, но я не воспринял его слова всерьез. Он хотел мне помочь, но сам ни разу не выступал перед присяжными, так что я просто ему не поверил.
– Слушай, – сказал Ларри, – Бетховену тоже не нравилась его Пятая симфония.
Уж не знаю, правда это, или он сам придумал, но его слова привели меня в чувство. Возможно, я слишком много раз перечитывал текст, и глаз замылился.
– Сегодня 11 марта 1980 года, – обратился я к присяжным в переполненном зале. – В четверг 13 марта Джону Мовери исполнилось бы 23 года. Если бы он был жив. Но его тело найдено в подполе дома Джона Гейси.
В воскресенье 16 марта Роберту Листу исполнилось бы 17 лет, но его тело найдено в реке Дес-Плейнс, очисткой которой он когда-то занимался, чтобы получить бойскаутского «орла».
В понедельник 17 марта Джон Гейси будет праздновать свое тридцативосьмилетие… Но перед этим вам предстоит решить, скажет ли он по телефону одному из своих друзей, например Рону Роде: «Рон, я же говорил, что выйду? Я опять сломал систему». Или же вы громко и четко скажете ему: «Твои ночные поиски окончены. Мальчикам больше не нужно тебя бояться».
Я хотел прояснить, что сторона обвинения, хоть и не собираясь признавать невменяемость Гейси, вовсе не считает его нормальным.
– Мы знаем множество серийных убийц, – сказал я. – Но среди них не найдешь такого холодного, коварного и расчетливого злодея, которому на протяжении столь длительного времени удавалось выходить сухим из воды. Я не стану говорить, что Джон Гейси нормален. Вряд ли вы в это поверите. Скажу прямо: мы считаем его ненормальным. Но это не значит, что он не различает добро и зло. А если различает, то должен нести ответственность. Вот в чем разница между ненормальным человеком и невменяемым. Мы доказали, – подчеркнул я, – что Джон Гейси виновен в тридцати трех убийствах, и он должен ответить за них.
Версию защиты о невменяемости я назвал жульнической и тривиальной, приведя в пример наличие умысла, признанное самим Гейси преследование жертв – в противовес попытке защитников изобразить своего клиента беспомощной жертвой безумия. Отвечая на заявление Мотты во вступительной речи, будто у подзащитного слабая память, я процитировал слова бывшей жены Гейси о памяти, как у слона, и отметил, что он точно указал, у какой опоры сбрасывал тела, и на допросе упоминал мельчайшие подробности своих преступлений. Назвав невменяемость всего лишь удобной стратегией защиты, я напомнил присяжным о словах доктора Раппапорта: «Нелепо ожидать, что люди поверят в теорию, что Джон Гейси за последние несколько лет сходил с ума тридцать три раза, но только во время совершения убийств. Будто он просто надевал маску безумия».
– Случившееся в Айове, – сказал я, – очень важно. Схему, которую Гейси там использовал, он впоследствии применит в Иллинойсе. Причем и в Айове нам говорили о его хорошем поведении. Помните: Джон Гейси способен подстраиваться под требования общества, если это необходимо. Его поведение в исправительном учреждении – отличный тому пример.
«Кларенс, в тюрьму я больше не вернусь», – сказал он другу, выйдя из заключения. Да, друзья, он многое извлек из того опыта. Хитрый бывший заключенный возвращается в общество, но он совсем не изменился, за исключением одного: Джон Гейси готов сделать все, чтобы больше не попасть в такой переплет. И он прекрасно знает свои права.
Относительно траншей в своем подполе, – отметил я, – Гейси позднее скажет: «Я отправил их копать могилы». Если это не умысел, то что тогда вообще есть умысел? Разве станет человек копать яму в ожидании бессознательного приступа ярости? А когда в подполе не осталось места, Гейси поехал аж до моста на реке Дес-Плейнс, в ста километрах от дома. Это осознанные действия в целях избежать раскрытия преступления – действия вменяемого человека.
В ходе расследования пропажи Роба Писта Гейси напоминал паука, угодившего в собственную паутину. В первый же день он начал манипулировать полицией. Позвонив в участок, он хотел проверить, следят ли за домом. А раз полицейские были на рабочем месте, преступник получил возможность избавиться от тела. Это ли не расчетливый ум? – спросил я у присяжных. – И психиатры со стороны защиты пытаются убедить вас, будто Гейси все то время был не в себе? Уверен, вы сами сумеете разобраться, где тут правда.
Я отметил, что Гейси продолжил манипулировать людьми и лгать, а затем, столкнувшись с ордером на обыск, вызвал адвокатов. Собственная паутина начала его затягивать. Но манипуляции не прекратились: он попытался установить доверительные отношения с командой наружной слежки, затем начал угрожать полицейским иском, а позже и смертью. Паутина опутывала обвиняемого все сильнее. Он продолжал лгать и манипулировать окружающими до самого конца, пока не понял, что игра окончена. Тогда он и сказал Хашмейстеру: «Дэйв, хочу все прояснить».
Даже на даче показаний Гейси занимался планированием: рассказал о «четырех Джонах».
Этот момент и стал отправной точкой его лжи, спланированной тактики невменяемости, основанной на раздвоении личности. Вряд ли он ожидал, что позднее все психиатры отвергнут эту версию. Это говорит о том, что перед нами человек, вне сомнения осознающий свои действия. Он знал, что поступает плохо, но все же сделал это; более того: он скрыл свою причастность к преступлению.
И я напомнил присяжным, что Гейси ответил на вопрос Финдера о том, почему он отпустил Доннелли после страшных пыток:
– «Ларри, – сказал он, – если бы я знал, что у него есть яйца, чтобы пойти в полицию, парень познакомился бы с веревкой».
Я говорил уже четвертый час и понимал, что присяжные, слушающие меня с неослабевающим вниманием, ждут, когда я подведу итоги. Кроме того, они, возможно, уже проголодались. И я перешел к последнему аргументу, обозначив путь разрушения, проложенный убийцей:
– Тридцать три парня мертвы, и жизни их родителей, братьев, сестер, невест, бабушек, друзей пошатнулись. Пусть технически обвиняемый и сохранил жизнь нескольким жертвам, от них остались лишь пустые оболочки. Вы их видели: лучше всего этих ребят можно описать словами «живой мертвец». Джон Гейси ответственен за столько смертей, сколько вызывает не каждое землетрясение, но страшнее всего мысль, как он близок к тому, чтобы уйти от наказания. Джон Гейси вызвал столько страданий, что хватило бы на целый век. И слава богу, что его остановили. – Я повернулся к скамье подсудимых: – Джон Гейси, вы худший из всех убийц, потому что ваши жертвы были юны и наивны. Вы настоящий хищник.
