Кортни Лав служила отличным контрастом для Курта, заезженного индустрией. Она была сама спонтанность. У нее отсутствовал предохранитель, и потому все часто шло наперекосяк. Ей нравилось все портить, ей было по барабану, по чьим чувствам она прошлась, даже если это был кто-то из ее многочисленных друзей, которых она любила и ненавидела одновременно и с одинаковой страстью. Курт любил провоцировать неприятности: все что угодно, чтобы сотрясти основы – в свое время он часто бросался сзади на охранников, открывал огнетушители, – но предпочитал сидеть и наблюдать, быть зрителем. И тут появилась Кортни. Ее было не удержать. И оставаться в стороне не получалось.
– Кэтлин тоже оказывала на него большое влияние, – спорит с этим Иэн Диксон, имея в виду столь же переменчивый характер певицы из «Bikini Kill». Между 1991-м и 1993-м, когда Кортни строила из себя феминистку, она вообразила себе, что Кэтлин Ханна – ее соперница, и в итоге произошел известный случай, когда она ее ударила.
Представь себе двух супергероев – «хорошего» и «плохого», – предлагает Иэн. – Это и будут Кэтлин и Кортни. Кэтлин воплощает все феминистские идеалы и всегда очень тверда в их отстаивании. Кортни же присвоила себе многое из ее манеры поведения и использовала ее на пути к славе. Курту очень нравились эти идеи [Кэтлин], потому что он любил аутсайдерство. Он верил и глубоко чувствовал, что женщин и геев недооценивают и ущемляют их права. Это он видел и в Кортни, но там уж все смешалось.
Нарастающие отношения Курта и Кортни стали заслонять успех «Nirvana». Заявление Курта от 8 ноября в дурацкой британской программе о молодежной субкультуре «Слово» – о том, что «Кортни Лав лучше всех в мире трахается», довольно унылая и хвастливая рок-н-ролльная фраза, которая больше бы подошла барабанщику «Mötley Crüe» Томми Ли или подобному типу, – привлекло огромное внимание.
Из рок-явления «Nirvana» стала героем первых полос таблоидов: успех и противоречивость – мощное сочетание.
Мэри-Лу Лорд, конечно, помнит, что Курт был все еще влюблен в нее, когда она вернулась в Англию, и что он ни разу не упомянул имени Кортни
[273], но, несомненно, дикая лавина телефонных звонков и факсов в исполнении Кортни за ту пару недель, что он был в Европе, вскоре сделала свое дело.
«Никогда не встречал таких искренних и харизматичных людей, – сказал Курт, отражая то, о чем думали многие. – Она словно магнит, который притягивает все необычное». Он заявлял, что порой они трахались, стоя прямо у стены на рок-концертах.
Их роман длился весь ноябрь: Кортни посылала Курту факсы, в которых писала, что он «пахнет вафлями и молоком». Он отвечал потоками сознания, которые выдавали его постоянные мысли об экскрементах, детях, иголках и панк-роке.
– Курт так привязался к Кортни, потому что она была как раз тем, кем хотел быть он, – предполагает Дженет Биллиг. – И наркотики тут были ни при чем. Их они употребляли независимо друг от друга и еще до того, как познакомились.
Из них получилась отличная пара… уж явно лучше, чем была у Кортни с Билли Корганом! – смеется Дженет
[274]. – Они так хорошо друг друга дополняли: у Кортни на языке было все, что у Курта на уме. Курт был тихоней, а хотел, наоборот, стать горлопаном. Людей он увлекал как музыкант, а она – как личность. В одном они были равны: он был рок-звездой, а она – сумасшедшей. Собственно, оба они были чокнутые, но на творческий лад. Кортни один из величайших поэтов своего поколения. Она сказала многое из того, что девушкам нужно было услышать, а также, вероятно, и много лишнего.
Кортни была агрессивной и подвижной, и теперь ей выпал очередной шанс оказаться в центре внимания. Очередной? Давайте оглянемся. Она пыталась стать кинозвездой в 80-х в фильме Алекса Кокса «Сид и Нэнси»: английский режиссер-индивидуалист был одновременно очарован и устрашен ее неприкрытыми амбициями. Но на это требовалось слишком много времени. Тогда она начала продвигать в центр внимания своих парней – Роза Резабека-Райта в Портленде, Фоллинга Джеймса в Лос-Анджелесе, – но у нее не хватало терпения ждать, пока кто-то из них оправдает ее ожидания. Хотя сама она некоторое время была солисткой в «Faith No More», потом сформировала «Sugar Baby Doll», ей не хватало нужной веры в себя, чтобы самой стать рок-звездой, – но тут она решила сделать еще одну попытку, когда увидела в лос-анджелесской газете объявление Эрика Эрландсона о приглашении вокалиста. С помощью напора и обаяния она уговорила пару лейблов – «Sympathy For The Record Industry» и «Sub Pop» – выпустить ее синглы и подружилась в Каролине с Дженет Биллиг.
Однако она все еще не была звездой. И тут на сцене появился я – известный журналист с определенными связями. Она поразила меня, смутила, и я влюбился в нее, чему способствовала и моя любовь к ее музыке, которая напоминала о «Sonic Youth» и «Mudhoney». Моя задача была проста. Мне требовалось только записывать, что она сказала, и отражать это в печати. Я вернулся в Британию и превратил ее из периферийной фигуры в знаменитость, пускай и не первой величины. Также я познакомил ее с Куртом Кобейном, хотя это вышло случайно.
Она сама сделала все остальное.
Однако она допустила ошибку – по крайней мере, так считали ее доброжелатели вроде меня, Ким Гордон и Дженнифер Финч. Мы предупреждали ее, чтобы она не цеплялась за славу Кобейна. Мы считали, что таким образом ее несомненная харизма и артистический талант станут вторичными, отойдут в тень по сравнению с Куртом – потому что музыкальная индустрия по своей сущности сексистская, и Кортни будут считать присосавшейся к знаменитости подружкой.
Так оно и вышло.
Я: Насколько тебя изменила встреча с Кортни?
– Совершенно, – со значением произносит Курт. – Я больше не такой невротик, куда более устойчив, чем раньше. Прежде я постоянно чувствовал себя одиноким, хотя у меня было полно друзей и группа, с которой мне действительно интересно. Но теперь я нашел человека, который близок мне, интересуется тем же, что и я, и других желаний у меня, в общем-то, и нет.
Я: До встречи с ней ты о ней что-нибудь слышал?
– Честно говоря, нет, – отвечает он. – То есть какие-то дебильные слухи доходили – например, что она точная копия Нэнси Спанген.
Тут Курт смеется.
– Это привлекло мое внимание, – ехидно говорит он. – Как и все, я любил Сида [Вишеса], потому что он был такой прикольный тупой парень. Мне часто казалось, что многие считают меня глупым и подверженным влиянию, так что я решил, что закрутить с девушкой типа Нэнси будет самым подходящим – ведь это последнее, чего они могли бы от меня ожидать: по их мнению, мне подошла бы какая-нибудь серая мышка.
Я: Я всегда считал, что вы больше похожи на Джона и Йоко
[275], а не на Сида и Нэнси.
