Джеки, няня Фрэнсис Бин, кричит снизу, что Курта просят к телефону. Курт отвечает ей, что он перезвонит, кто бы это ни был. Я вновь отхлебываю водки и продолжаю:
– Вот вопрос, который уже довольно долго меня беспокоит. Насколько революционна «Nirvana». Ведь Кортни по ряду причин, не последние из которых – ее феминизм и желание утереть нос истеблишменту, – именно такова.
А вот «Nirvana»?
– Нет, – резко отвечает Курт. – Нельзя быть революционерами в коммерческом мире, потому что тебя распнут. Мы пытались – и нас это почти что разрушило.
– С нами случилось столько всего такого… – поддерживает Кортни, но на секунду замолкает.
– Вот когда родилась Фрэнсис, – продолжает она, – ко мне в палату вошел социальный работник, размахивая фотографией из «Вэнити фэйр» и пытаясь забрать ребенка. Нам пришлось подтянуть в гостиницу юристов, просто дурдом, сраный дурдом. Мои подруги-роженицы были в ужасе – и все из-за того, что один человек солгал! Да, я невыносима, потому что я…
Она задыхается от гнева.
– Удивительно, сколько вреда может нанести всего одна статья, – рычит Курт. – Кортни была обрисована в дурном свете, как «плохая девчонка» американского рока – паразитка, мать, которая принимала наркотики, будучи беременной, «Йоко», которая пыталась развалить «Nirvana», предательница дружбы со своей «лучшей подругой» Кэт Бьелланд, обманщица, наркоманка. Очень удобно «позабыли» тот факт, что она была – и предположительно еще будет – уважаемой певицей с собственным стилем, особенно если все получится с новым синглом («Beautiful Son»).
Статья в «Вэнити фэйр» подробно и резко останавливалась на заявлении Кортни о том, что Мадонна – это вампир, что она готова выхватить у Кортни всё, чего та хотела.
«Кто такая, – якобы говорила Мадонна, – эта Кортни Лав?»
А ей следовало бы знать. Ведь именно Мадонна просила своего менеджера устроить контракт группы Кортни с ее лейблом. Именно Мадонна сама звонила Кортни, чтобы договориться о встрече. Хотите знать, почему я так уверен? Я разговаривал с Кортни сразу же после того звонка, а никто не будет так нагло врать.
– Лучше бы я никогда не попадалась ей на глаза, – плачется Кортни. – Разве не заслуга перед панк-роком в том, что я ее кинула?
– Кортни пришлось в два раза хуже, – поясняет Курт, – потому что у нее даже не было такого шанса самореализоваться, как у меня. Одно дело мои мятежные настроения – я могу себе это позволить. Думаю, мне сойдет с рук, даже если я в телевизоре порву фотографию Папы; шума такого не будет, как если бы это сделал кто-то из мейнстрима вроде Шинейд [О’Коннор] – или Кортни, у которой нет оправдания в виде кучи проданных альбомов…
Ребенок плачет. Кортни возбужденно перебивает мужа.
– Как могло так получиться, – спрашивает она, вероятно действительно озадаченная, – что всего за три месяца меня стали воспринимать не как певицу, записавшую альбом года на «Village Voice», а как Нэнси Спанген?
Если бы в мои мозги верили, никто бы и подумать не мог, что я – это Нэнси Спанген, потому что Нэнси Спанген была совсем не интеллектуалка, – заявляет Кортни. – Просто я решила разговаривать с миром на языке этого мира – я сказала: «Хорошо, я пойду на этот эксперимент». Большую часть жизни я была простенькой и непривлекательной. Поэтому я решила сбросить несколько килограммов, начала краситься и стала ждать, что из этого выйдет, – стала более опасной, более мятежной.
– Это гораздо проще, черт возьми, – говорит ее муж.
– Да, для меня так и было, – соглашается она, – но в то же время вот что из этого вышло: мы поженились, а все эти люди хотят высосать мои жизненные силы, они хотят отобрать у меня то, что значит для меня больше всего после семьи. А теперь хотят еще и расправиться с семьей.
Когда мы с Куртом поженились, мы были ровня – его группа была всегда впереди, но они и начали раньше, – и тут «Nirvana» вдруг становится очень успешной, и мы больше не наравне. Им свободно торгуют по всей Америке, а я не имею на это особого влияния. Просто видеть забавно.
Она умолкает.
Часть вторая
– Единственное, что меня тут порадовало, – говорит Кортни, прикуривая, – что меня удивило и отчего я многое поняла, так это та психологическая поддержка, которую я получила от стольких девушек и женщин…
Она замолкает. Я не очень понимаю, что она хочет сказать.
– Я имею в виду, что это просто очевидно, если ты не совсем уж даун, – продолжает она. – Вот я с невинным видом могу сказать: «О, ему нужно было жениться на модели, но он выбрал меня».
Это уже более знакомо. Подобную линию Кортни обычно выбирает по отношению к людям, которые считают, что Курт напрасно на ней женился. Она хочет этим сказать что-то вроде этого: ну а на ком ему было жениться? На модели? Смысл в том, что Курт совершенно не такой.
– Я высказала «Вэнити фэйр» порядка шестидесяти саркастических идей, – продолжает она, – и их опубликовали в первозданном виде, потому что они тупые. Вообще вся идея статьи примерно такова: «Давайте теперь удостоим вниманием и этих сраных мелких панков и намекнем, как плохо в их мире быть успешным. Разве не мило?»
Я: Курт, но ведь ты-то никогда не говорил, что успех – это плохо?
– Смотря какой успех, – вздыхает он. – Успех вообще? Финансовое преуспеяние? Популярность как рок-группы? Большинство считает, что успех – это большая популярность в коммерческом мире, это продавать кучу альбомов и зарабатывать мешки денег. Быть всегда на виду.
А я считаю, что добился успеха, потому что не шел в своей музыке на компромиссы, – продолжает он, – но это разговор с художественной точки зрения. Ясное дело, что все остальное, что связано с успехом, меня просто бесит – господи, да мне в половине случаев хочется себя убить!
Я: А люди этого до сих пор не понимают. Мои знакомые жалуются на «Nirvana», потому что: а) Курт Кобейн постоянно ноет; б) «Nirvana» стала коммерческой группой, даже оставаясь собой.
– О неблагодарный ублюдок, отстань от него! – смеется Кортни.
– Вот чего я точно терпеть не могу в успехе, так это когда мне говорят: «Да надо просто привыкнуть и получать удовольствие», – объясняет Курт, перебивая жену. – Уже не знаю, сколько раз мне пришлось это говорить. Я никогда не ставил успех во главу угла.
Но деньги, полагаю, действительно приносят мне радость, – смягчается он. – По крайней мере, они дают ощущение безопасности. Я знаю, что моя дочь не будет голодать, когда вырастет. Это действительно приятное чувство, это прекрасно, но, знаешь…
Я: Но с Фрэнсис будут хорошо обходиться только в ее присутствии: могут одновременно целовать ее в задницу и пинать в спину.
