«The Breeders» же были лучшей рок-группой своего времени. Ким Дил одевалась как механик, а пела как ленивый ангел. Ее голос прямо-таки истекал похотью, а в своих гедонистических устремлениях она дала бы фору и Киту Ричардсу. Бывшая миссис Джон Мерфи писала лучшие поп-песни своего поколения, никогда никому не желала угождать, поступала так, как считала нужным – например, часто выпускала скучную песню в стиле кантри, – и бражничала с дальнобойщиками из Огайо. И никогда не извинялась за то, что принимает наркотики.
– Курт предложил мне подыскать несколько групп для поддержки турне, – говорит Кали. – Я выбрал «Jawbreaker»
[358] и «Chokebore». Приглашение на гастроли «Jawbreaker» вызвало целую драму в панк-мире. Люди думали: «Продались они или нет? Можно ли их продолжать любить?» Я же наслаждался той свободой, которую получил на гастролях с «In Utero». Курт смеялся над тем, как мне удавалось разыскать настоящих маленьких панков и вручить им проходки, а Кортни, когда та оказывалась рядом, это приводило в ярость. Иногда я отправлялся домой, потому что возник спор, вынесет ли Фрэнсис все турне.
Между тем Фрэнсис действительно нравилось в поездках, – продолжает экс-нянь. – Она узнавала музыку отца: как только тот начинал играть, она стремилась на сцену. Ей было чуть больше года, поэтому мы надевали ей наушники и уводили с середины концерта. Но ей нравилось быть рядом.
Первый концерт прошел в 15-тысячном «Veterans Memorial Coliseum» в Финиксе, штат Аризона; также выступали «Mudhoney». Декорации были впечатляющими, я бы даже сказал – пышными: две полноразмерные репродукции «Прозрачной женщины» с обложки «In Utero», крылья ангелов и какие-то непонятные, искусственные деревья.
Однако вышло не так здорово, как могло быть.
– На репетициях оформления сцены в Лос-Анджелесе планировалось показать Дантов ад на большом белом экране за группой, – рассказывает Эрни. – Было так драматично и мощно, когда они играли на фоне немого фильма двадцатых годов. Но кто-то посчитал, что нанять обслугу и взять ее в турне обойдется слишком дорого, так что идею пришлось забросить. Не было уверенности, что билеты будут хорошо продаваться.
Это было первое для «Nirvana» турне по большим аренам, и к размеру площадок музыканты привыкали с трудом. «Я чувствовал себя басистом „Aerosmith“, когда в первый вечер включили все прожекторы», – признавался в новостях MTV Крист. В том же интервью Курт распространялся на тему того, что он больше не может выступать в небольших клубах и безнаказанно прыгать со сцены в зал; как он в ужасе отшатывается от поклонников, которые «хотят разорвать меня на сувениры». В ответ на воинственные действия своих фанатов группа порой саркастически исполняла припевы песен стадионного рока – в Финиксе это была «Dream On» «Aerosmith»; в Альбукерке, штат Нью-Мексико, – «What’s Up» группы «4 Non Blondes»
[359] и мозаика из риффов «Led Zeppelin».
«Когда-то мы были просто бродягами в фургоне, которые делали свое дело, – рассказывал Крист журналу „Мьюзишен“ в октябре 1993 года. – Теперь у нас есть менеджер турне, команда техников, и это бизнес. У нас есть расписания и прочее дерьмо. Когда-то это было приключением. А теперь стало цирком».
Тем не менее первый концерт прошел удачно: кульминацией стала бурная версия «Smells Like Teen Spirit», а закончилось все более спокойно – «All Apologies»
[360] с виолончельным аккомпанементом. Но об этом было бы сложно узнать из обзора концерта в «Ю-эс-эй тудэй»: «Творческая анархия выродилась просто в плохой концерт, потому что группа перешла допустимые границы сознательного хаоса».
«Круто, – заметил Пэт Смир, в то время как все впали в натуральную депрессию от критических стрел. – Этот журналист нас прямо разоблачил».
Перед концертом в Канзас-Сити 21 октября Алекс Маклеод отвез Курта в близлежащий городок Лоренс, где тот встретился со своим идолом-наркоманом Уильямом С. Берроузом. (Ту десятидюймовую пластинку они записывали по отдельности.) «Встреча с Берроузом была очень важна для Курта», – говорил потом Маклеод. Эти двое немного поболтали, а потом Курту уже пора было ехать на концерт. Берроуз позже заявил, что разговор не касался наркотиков. «В этом парне есть нечто странное, – заявил литературный гигант. – Он хмурится без особых причин».
На следующий вечер, в Дэвенпорте, штат Айова, толпа пустилась танцевать еще до того, как «Nirvana» вышла на сцену. Потом Курт заглянул в мексиканскую забегаловку в двух кварталах от зала перекусить. «Еще в школе я больше всего любил тако», – сказал он представителю «Geffen» Джиму Мерлису, пока детишки стояли и глазели на него, не веря собственному счастью.
В Чикаго, штат Иллинойс, 23 октября, на первом концерте в «Aragon Ballroom», группа сыграла неизвестную прежде песню – «You Know You’re Right»
[361], и Курт вальсировал с одним из ангелов. По самому большому счету концерт был великолепен – определенно намного лучше, чем второй, где группа отказалась играть «Teen Spirit», а Курт со зла на фанатов бросал на сцену мокрые футболки и закоротил собственный пульт.
«Сегодняшний концерт – второй для „Nirvana“ в „Aragon“ – оказался полным отстоем, – писал „Роллинг стоун“. – Акустические особенности помещения превратили даже такие торпеды, как „Breed“ и „Territorial Pissings“, в мешанину риффов, а Курта довели до белого каления постоянные проблемы с гитарой и вокалом. Были просто блестящие моменты: скрипучий крик Кобейна прорезает глубокое эхо зала в напряженном, взрывном припеве „Heart-Shaped Box“; краткая, но ошеломляющая „Sliver“ с горячим соло приглашенного гитариста Пэта Смира. Но не было „Smells Like Teen Spirit“, и когда концерт закончился, то повсюду раздавалось громкое шиканье».
– В Чикаго выступили плохо, потому что Бобкэт [Голдтуэйт, американский комик, более всего известный по «Полицейской академии»] неудачно пошутил, – вспоминает Лори. – Со мной за сценой была подруга-актриса, она держалась настороже и заставила меня высунуться и посмотреть на сцену. Тогда все говорили об убийстве отца Майкла Джордана или что-то в этом роде. И Бобкэт начал шоу с того, что отпустил по этому поводу тупую шуточку. Зрители его прибить хотели. Все не заладилось с самого начала. За сценой вообще наступило долгое молчание. И звук был плохой.
