Один парень позже разыскал меня через моего брата и высказал теорию заговора – о том, что Курта убили. Это смешно. Курт сам пару раз говорил мне, что если соберется покончить жизнь самоубийством, то только так, именно таким способом. Мы шутили над этим. Шутили, сколько нужно принять наркотиков, чтобы суметь поднести к собственной голове ружье, – и так оно и случилось. Такой уж у нас был юмор – мы по-детски потешались над людьми и вещами.
Взгляд третий: Эрни Бейли
– В начале 1994 года у Курта был второй «Telecaster», модель «Sunburst», которую я чуть улучшил, добавив два хамбакера и еще кое-что. Я перетянул ее под него, считая, что «теле» – это следующий для Курта уровень в гитарном плане. Крист передал ему гитару и потом говорил мне: «Господи, да он в нее прямо влюбился».
Когда Крист заехал за ним, чтобы отвезти в аэропорт, Курт схватил пальто и гитару без чехла и уехал. В аэропорту они повздорили, сцепились, и Курт швырнул в него гитару. Он прямо заявил, что группе конец. Потом Крист приехал ко мне и заявил: «Хрен с ним, достаточно с меня этого парня». Я считал, что еще есть время, чтобы передумать, но Крист действительно выглядел так, будто у него камень с души свалился и разрыв окончателен…
Мы с Кристом в ночь, когда умер Курт, были на концерте, но не досидели и до середины. Мы себя чувствовали как-то неудобно и неловко. По MTV сказали, что группа распалась, или просто поползли какие-то слухи на этот счет, но везде, куда мы ни пошли бы, нам было некомфортно. Мы направились к клубу «Crocodile» и немного побыли там – где-то до начала ночи. Потом он уехал к себе на ферму [Крист и Шелли к тому времени приобрели недвижимость в сельской местности] остудить голову, а Шелли оставалась в Сиэтле.
Как-то утром я сидел в своем ресторане, зазвонил телефон, и это оказался Крист. Он сказал: «Прикинь, Курт умер. Не заедешь сейчас ко мне побыть с Шелли, пока я не доеду домой?» Я решил, что у Курта передоз. Я согласился, мы с Брендой [женой Эрни] закрыли заведение и уехали. Мы сидели с Шелли, смотрели новости на CNN и MTV, и там сначала говорили, что Курта нашли в его доме, а потом добавляли про самоубийство. Нам просто не верилось. Я бы никогда так не смог.
Потом начались трудности. Была панихида, и Крист попросил меня записать кассету, чтобы проигрывать после службы, и я составил список песен, которые, как я посчитал, понравились бы Курту. Там была песня «Vaselines». А первой, кажется, была битловская «In My Life».
Крист, Дэйв и я с женами поехали на службу в «тойоте» Криста. Сложнее всего было войти: на скамейке была фотография Курта в детстве с датами жизни. Такой шок – сразу ничего перед собой не видишь. Мы прошли к нашим местам и сели. Передо мной сидел Лэнеган с опущенной головой, и я начал всхлипывать. Я не мог остановиться до самого конца службы. Я словно застыл, но не мог перестать плакать. Я посмотрел через проход и увидел, что на таком же месте сидит сгорбленный плачущий мужчина, и я узнал отца Курта.
На следующий, кажется, день «Сиэтл таймс» вышли с фотографией Курта, лежащего в оранжерее, на обложке, и видеть это было отвратительно. А если бы там лежал сын главного редактора – как бы они тогда запели? Я сложил газету вчетверо и тщательно порвал на множество кусочков над мусорным баком.
Дополнение: Эверетт Тру
8 апреля 1994 года я был в Цинциннати, штат Огайо, когда мы со Стивом Галликом впервые услышали о самоубийстве Курта Кобейна.
Мы приехали взять интервью у Бека, одной из восходящих звезд «Gold Mountain», записавшего модный гимн «Loser». Я приехал прошлым вечером, чтобы застать концерт такомской скейтгранж-группы «Seaweed» в местном клубе, который также являлся автоматической прачечной. Хотя у двух музыкантов был грипп, бывшие саб-поповцы были в отличной форме, напоминая мне о той потрясающей силе и энергии, которая когда-то пленила меня в сиэтлской музыке. Стив прилетел на следующее утро, и мы ждали, когда наш объект освободится. Это был день, какие часто выпадают в путешествиях: серый, скучный и нескончаемый. Впрочем, мы с нетерпением ждали, что на неделе пообщаемся с любителями «Cheap Trick» из группы «Guided By Voices» в соседнем городке, Дейтоне.
Нам уже сообщили, что и у Бека тоже грипп и что он, возможно, отменит и вечерний концерт все в той же прачечной (на разогреве должна была выступать малопонятная лос-анджелесская женская поп-группа «That Dog»), и наше интервью. И вот мы сидели у меня в номере, отдыхали, смотрели MTV и CNN, читали журналы. Альбом «Hole» «Live Through This» уже должен был выйти, и Стив, довольно целомудренный человек, был шокирован некоторым фотографиями Кортни. «Что на это сказал бы Курт?» – спрашивал он меня пару раз. Впрочем, несмотря на погоду, настроение у нас было хорошее: за последние лихорадочные недели мы встретились впервые. И тут зазвонил телефон. Было около 11 утра.
Трубку взял Стив. Это оказался Пол Лестер, мой редактор из «Мелоди мейкер» – не самый деликатный человек.
– Что там насчет смерти Курта Кобейна?
– Не знаю, о чем ты говоришь, – отвечает Стив. – Говори нормально, а?
Я смотрю на Стива. По его виду ясно: что-то не так.
– Это Лестер, – объясняет он. – Он утверждает, что ходят слухи о самоубийстве Курта.
Я беру трубку и говорю ему, что нам ничего не известно, но я сейчас позвоню в пару мест, узнаю и сразу же перезвоню. Он просит меня поторопиться, потому что в офисе «Мейкер» собралась толпа журналистов, которые специально припозднились, чтобы узнать, правда ли это. Мы со Стивом переглядываемся: кажется, что рушится мир… и тут мы оба понимаем, что это правда. Курт покончил жизнь самоубийством.
Не знаю, почему мы это поняли. Ни один из нас даже не представлял себе, что у Курта были суицидальные мысли. Оба мы считали эпизод в Риме простым несчастным случаем. Я был в этом уверен, несмотря на то что мне после этого звонила Кортни и спрашивала, нравится ли мне идея метода «встречи с любовью» для преодоления его героиновой зависимости. Я ничего не знал о таком методе, но ответил, что стоит попробовать все, что может помочь Курту разобраться в жизни. Потом мне звонила еще Дженет Биллиг из «Gold Mountain», личный менеджер Курта, чтобы убедить меня, что психически с Куртом все в порядке.
Следующие 30 минут прошли в давящей неизвестности; я звонил по всем номерам, какие помнил: в «Gold Mountain», в «Bad Moon» (пресс-агенты «Nirvana» в Британии), своим источникам у Геффена, в дом Куртни – нигде не отвечали. В итоге мне пришлось позвонить биографу «Nirvana» Майклу Азерраду в Нью-Йорк. Я не хотел. Мне этот человек не нравился. Я считал, что менеджмент «Nirvana» выбрал его для написания книги только по причине его «беззубости».
– Да, это правда, – сказал он. – Мы все собираемся в Сиэтл. И тебе советую.
Тогда меня это предложение поразило. И до сих пор удивляет. Какого лешего мне было делать в Сиэтле? Возможно, Майкл намекал на то самое определение моих занятий, которое проорали мне в поезде Брайтон – Лондон несколько лет назад и которое я тогда яростно отрицал: «Да ты просто сраный музыкальный журналист!» Неужели это все, что осталось от многолетней дружбы: я должен выполнять свою работу?
