Патрик появился тихо, почти незаметно, чересчур быстро, будто специально поджидал меня. Он тихо прошёл в тот ряд, где сидела я, и сел рядом.
– Вы знаете, – вопрос превратился в утверждение, ведь я не сомневалась в своей правоте. Он мой отец. Всегда им был.
– Я знаю, – ответил он спокойно, без лишних церемоний.
Я смотрела перед собой, не в силах повернуться.
– Как давно?
– С того самого момента, как мне рассказала твоя мать. Семь лет назад.
Тут я не выдержала и уставилась на него. В его же лице, кажется, ничего не изменилось. Через пару мгновений он спокойно перевёл на меня взгляд.
– Как ты узнала? Луиза обещала молчать, – поинтересовался он. Я понятия не имела, что он чувствовал в тот момент.
– Догадалась, – соврала я, ощущая, что это прозвучало абсолютно неубедительно. – Мама всегда говорила, что я смышлёная. Вся в отца, – а вот это уже была правда. Только я не знала, какого из отцов она имела в виду: Роберта или Патрика.
Он усмехнулся, услышав мой ответ.
– Хорошо, можешь не объяснять.
– И что теперь? Вы же не собирались рассказывать.
– Не собирался. Я до сих пор считаю это знание лишним для тебя.
Я заглянула в его глаза, ставшие в тот вечер похожими на мои.
– Почему?
– Я хотел, чтобы ты жила счастливо в любящей семье.
– Вам стоило сказать об этом моей матери.
– Ты не знаешь этого, но, когда она вернулась сюда после смерти отца, я просил её уехать. К тебе. Просил не один год. А она всё время отвечала, что погубит тебя, так же как делала это со всеми, кого любила.
– Она разбила мне сердце, когда оставила меня.
– Как и мне, – серьезно ответил он.
Мы целую вечность сидели в тишине. Каждый думал о своём.
Мама ушла от нас, когда мне было семь. В тот год умер мой дедушка, её отец. Некоторое время она жила в доме с фиолетовой крышей, а позже, разведясь с отцом, подалась в монастырь неподалеку от Корка. Это всё, что я знала. Больше мне никто ничего не объяснил. Я поняла, что она винила себя в смерти отца, ведь он умер именно после разговора с ней. Но я всё ещё не могла понять, почему она оставила меня с Робертом. Он даже не приходился мне родственником.
– В своё время я больше всего на свете хотел, чтобы твоя мать осталась здесь… со мной. Но она уехала. Это стало началом нашего конца. Когда я увидел тебя, то подумал, что, возможно, я мог бы стать тебе другом. Однако, поняв, что ты хочешь уехать, как когда-то хотела она, я решил, что стоит сохранить всё в тайне.
Я молча смотрела на него, не зная, что ответить. Вероятно, это был первый раз, когда он говорил со мной предельно откровенно.
– Я понятия не имею, что сказать…
– Тебе и не нужно.
– Нет, я… Я так долго боялась вас и почти ненавидела из-за того, что вы сделали с моим отцом.
– Я сам корю себя за то, что сделал с Робертом, но я не мог по-другому. Это не только я решаю.
У меня на глаза навернулись слёзы, когда я вспомнила тот вечер. Взгляд отца из-под опухших век.
– Вы не защитили его…
Он коснулся моей руки. Это запрещалось уставом. Никто не знал, что мы связаны родственными узами.
– Ты должна понять одну-единственную вещь, – чётко начал он, – я тебе не враг.
– Поэтому вы не сказали никому, что видели меня?
– Не сказал. И не скажу. Но ты тоже должна молчать.
Я лишь всхлипывала.
– А теперь вытри слёзы и иди домой. Скоро придут вечерние молящиеся. Не думаю, что они тебе понравятся. И знай, что можешь приходить ко мне, когда захочешь. Я буду рад помочь тебе.
Он встал, и я тоже, после того как успокоилась.
– Этот город… – заговорила я, когда мы подходили к выходу, – находясь в нём, чувствуешь, что время останавливается. Кажется, я живу тут целую вечность. Здесь так тесно. Тут нечем дышать. Как люди могут жить здесь всю жизнь?
– Они просто знают, что как бы тяжело ни было, если они сдадутся – лучше не станет.
Сид Арго
Мы, как обычно, идём вместе домой. И как так выходит? Мы ведь никогда не договариваемся встретиться и не ждём друг друга, это получается совершенно случайно.
– Говорят, вы с Рэмом подружились, – начинаю я, как бы между прочим, хотя мне небезразлично. Мне чертовски небезразлично. Возможно, в глубине души я даже зол. Ведь последний месяц фамилия Вёрстайл подозрительно часто слышится в одном предложении с именем Кевина.
– Подружились? – ты усмехнулась. – Ну это громко сказано. Мы просто занимаемся вместе.
– Я не хочу становиться ревнивым идиотом. Мне просто хочется узнать, каким образом заполучить твоё время. Может, чему научусь у него.
– Я помогаю ему с французским. Тебе же помощь не нужна. И ревновать тут глупо.
– А как же не ревновать? – спрашиваю я, усмехаясь. – Кевин Рэм – будущая звезда американского баскетбола, реинкарнация самого Майкла Джордана, – произношу пафосно, как это делают в рекламе чего угодно по телевизору, и уже своим голосом добавляю: – Перспективный соперник.
– Да, пожалуй, – подтверждаешь ты, хмыкая, – в случае если бы я была спортивным комментатором или скаутом.
– Не притворяйся, будто тебя это совсем не волнует.
Ты останавливаешься, поворачиваясь ко мне.
– Единственное, что меня волнует в Рэме, – это его уровень французского, потому что я не хочу краснеть перед Блейк после итогового теста.
В этот день к разговору о Рэме мы больше не возвращаемся.
Февраль
42
Флоренс Вёрстайл
Перед одним из собраний школьного совета я влетела в кабинет директрисы, где, ожидая, сидел Реднер.
– Пора приступить к новым изменениям, – сказала я ему. По моей указке он внёс множество предложений, не слишком серьёзных, однако с отменой каждого, даже незначительного правила дышать становилось немного легче.
Он поднял на меня глаза, но ничего не ответил.
– Мы уже добавили в базу разрешённых цветов красный и жёлтый цвета. Теперь попробуем отменить разделение столовой на мужской и женский залы.
Снова взгляд и молчание. Я присела рядом.
– Ты чего молчишь?
Он подвинул ко мне свою чёрную папку, перевернул её в горизонтальное положение и открыл. Поверх других файлов лежала фотография семьи, которую я не видела прежде.
Я снисходительно покосилась на Реднера.
– Милая фоточка. Только у меня нет желания рассматривать фотографии, – я усмехнулась и достала из рюкзака свою серую папку. Я набросала новые предложения по изменению школьного устава, которые Брэндон должен был изучить.
