Только через несколько минут я позволил себе выдохнуть. Только когда их шаги уже давно стихли. Только когда туман вновь завихрился вокруг, ничем не тревожимый.
– Почти попались.
Мадам Лабелль сцепила пальцы и наклонилась вперед. Кот, наш неожиданный спаситель, потерся о ее ноги, и она ласково его погладила.
– Возможно, было бы лучше попасться.
– О чем вы?
– Мы не знаем, что ждет нас в Шато, капитан Диггори. Было бы неплохо заполучить преимущество в численности…
– Нет. – Я покачал головой, не желая слушать дальше, и направился обратно к своему месту под деревом. – Они убьют Лу.
Теперь, когда опасность миновала, Ансель зарылся поглубже в одеяло.
– Вряд ли Архиепископ это позволит. Она ведь его дочь.
– Но что остальные? – Я вспомнил пугающую усмешку Жана-Люка, вспомнил, как от тайного знания у него заблестели глаза. Рассказал ли он о Лу братству или же предпочел пока сохранить все в секрете, наслаждаясь новообретенной властью? Намереваясь выложить правду, когда это будет для него выгоднее всего? – Если кто-то заподозрит, что она ведьма, колебаться они не будут. Ты можешь ручаться, что они не причинят вреда Лу?
– Но ведь Архиепископ их предупредил, – настаивал Ансель. – Сказал, что, если умрет она, умрем мы все. После такого никто не решится ее тронуть.
– Если только они не узнают правду. – Потирая руки, чтобы согреть, Коко села рядом с ним. Ансель предложил ей половину своего одеяла, и Коко набросила его на плечи. – Если Лу умрет до церемонии, никакой церемонии просто не будет. А значит, и опасности тоже. Угроза королевской семье исчезнет, ведьма будет мертва. Они убьют ее уже просто затем, чтобы избавиться от ее крови.
Мадам Лабелль усмехнулась.
– В самом деле, будто Архиепископ решился бы изобличить подобной правдой самого себя. Ставлю свою красоту – он не сказал им, что она ведьма. Только не после истории с Древними сестрами. Если шассеры поймут, что все это значит, Архиепископ обречен… но это уже неважно. Огюст в любом случае будет вынужден отчитать его. Возможно, потому-то он со своей веселой компанией фанатиков так быстро сбежал в лес. Пытается отсрочить неизбежное.
Я едва ее слышал. Улыбка Жана-Люка тревожила мой разум. Он подобрался близко. Слишком близко.
«Пусть ваши глаза будут остры, а клинки – еще острее».
Нахмурившись, я снова встал и принялся расхаживать туда-сюда. Коснулся каждого ножа на ремне, балисарды на груди.
– Жан-Люк все знает.
– Разве он не твой лучший друг? – Коко тоже нахмурилась. – Неужели он в самом деле убьет твою любимую женщину?
– Да. Нет. – Я покачал головой и потер шею замерзшей рукой. – Я не знаю. Но рисковать не стану.
Мадам Лабелль нетерпеливо вздохнула.
– Не упрямься, дорогой. Без них мы окажемся в очень серьезном меньшинстве. Строго между нами, наверняка мы сумеем увести Лу прежде, чем этот Жан-Люк успеет ее коснуться…
– Нет. – Резким жестом я перебил ее. – Я сказал, что не стану рисковать. Разговор окончен.
Мадам Лабелль сощурилась, но промолчала. Мудро с ее стороны. Наклонившись почесать кота за ухом, она что-то тихо пробормотала себе под нос. Кот застыл, будто в самом деле слушая ее слова, а затем убежал в туман.
По течению
Лу
Я проснулась и почувствовала, как Манон гладит меня по волосам.
– Здравствуй, Луиза.
Я попыталась вырваться, но мое тело даже не дрогнуло. Хуже того, перед глазами все еще плясали звездочки и мир вертелся вокруг. Заставив себя дышать глубже, я посмотрела на золотой лист прямо у себя над головой. Множество таких шелестели на ветру у меня на потолке. Несмотря на открытое окно, в комнате все равно было приятно тепло, а снежинки, залетая в комнату, собирались в серебристый вихрь и кружились в нем.
Когда-то я называла этот вихрь лунной пылью. Моргана подарила его мне однажды на особенно холодный Самайн.
– Осторожней. – Манон приложила к моему лбу прохладную ткань. – Ты еще очень слаба. Моргана сказала, что ты уже несколько дней не ела как следует.
Ее слова гвоздем вонзились мне в виски, и тут же подкатила очередная волна тошноты. Я бы с удовольствием отказалась от еды навсегда, лишь бы Манон наконец заткнулась. Хмурясь, я смотрела, как солнечный свет медленно заливает комнату. Значит, настало утро. Осталось два дня.
– В чем дело? – спросила Манон.
– Если б я могла двигаться, меня стошнило бы прямо тебе на колени.
Она сочувственно заквохтала:
– Моргана говорила, что тебе может стать плохо от лекарства. Оно не предназначено для такого длительного использования.
– Вот как ты его зовешь, значит? Лекарством? Интересное название для яда.
Манон не ответила, но в следующий миг помахала у меня перед носом овсяным кексом с черникой. Я закрыла глаза, снова пытаясь подавить рвотные позывы.
– Уйди.
– Ты должна поесть, Лу. – Не слушая моих возражений, Манон села на край кровати и робко мне улыбнулась. – Я даже приготовила шоколадно-ореховую пасту. На этот раз с сахаром, а не с солью, помнишь, вот ужас-то был.
В детстве мы с Манон больше всего любили разыгрывать народ, обычно едой. Печенье с солью вместо сахара. В карамели вместо яблок – лук. Мятная паста вместо глазури.
Я не улыбнулась ей в ответ.
Манон вздохнула и коснулась моего лба. Я снова напряглась, чтобы отпрянуть, но тщетно, и голова тут же закружилась. Я вновь сосредоточилась на листе и на своем дыхании – вдох носом, выдох ртом. Рид делал так, чтобы взять себя в руки.
Рид.
Я с горечью закрыла глаза. Без кольца Анжелики я никого не смогу защитить. Лионы погибнут. Церковь падет. Ведьмы разрушат королевство. Я могла лишь надеяться, что Риду и Анселю удастся спастись. Может быть, Коко им поможет – они могут уплыть подальше от Бельтерры, пересечь море и сбежать в Амарис или Люстер…
Но я все равно умру. Вчера, пока все в замке спали, я странным образом с этим смирилась. Даже если бы Моргана меня не отравила, даже если бы не поставила стражу у моих дверей, я не сомневалась: она сдержит обещание, если я убегу. При мысли о том, что мне придется испить крови Рида, придется давиться его сердцем, к горлу подкатила тошнота. Я закрыла глаза и вспомнила то чувство спокойствия, к которому пришла прошлой ночью.
Я устала убегать. Устала скрываться. Я просто… устала.
Будто ощутив мою горечь, Манон подняла руки.
– Возможно, я сумею помочь тебе избавиться от боли.
У меня в животе екнуло, и я лишь на секунду смерила Манон злым взглядом, а потом уступила. Она принялась осматривать мои многочисленные увечья, касаясь их мягкими пальцами, и я закрыла глаза. Вскоре Манон спросила:
