Алиса указывает на Босса с Кевином.
— А заодно нашли и эту парочку, — говорит она. — Похитителей и жуликов.
«Похитители и жулики» жмутся к стенке. Они не похожи на похитителей и жуликов.
Нэнси стоит, уперев руки в боки. Она испепеляет их взглядом.
— Кто вы такие? — спрашивает она.
Они молчат. Глядят в пол.
Ангелино расправляет крылья. Очи его сверкают.
Кевин краснеет.
— Я К-Кекс, — говорит он.
— Кекс? Это еда, а не имя! — возмущается Нэнси. — И зачем тебе эта глупая борода?
— П-потому что я м-мастер м-маскировки.
— Ха! Клоун ты, а не мастер! Сними эту уродскую штуку и скажи, как тебя зовут.
Кевин морщится, отлепляя бороду со щёк и подбородка.
— Я К-Кевин, — говорит он. — Кевин Хокинс.
— Ах да. Знаменитый злодей Хокинс! Ну и как, не слабо тебе дальше быть злодеем? После сегодняшнего?
— С-слабо.
— С-слабо! Вот именно! А ты кто такой? Зачем лицо спрятал за этой дурацкой маской?
— Я Б-Босс, — потупившись, шепчет он.
Нэнси набирает воздух в лёгкие и командует:
— Во-первых, сними маску.
Босс колеблется.
— Снимай, — говорит Нэнси, — не то натравлю на тебя ангела.
Босс повинуется — сдвигает маску вверх, стягивает её и поёживается, когда резинка щёлкает его по уху.
— Теперь, — продолжает Нэнси, — у тебя три секунды, чтобы сказать свое настоящее имя. Раз… два…
— Генри Ф-Фолстон, — бормочет он.
— Громче!
— Генри Фолстон.
— Ага! И что не так с именем Генри Фолстон? Хорошее имя. Зачем выдумал какого-то идиотского Босса?
— Потому что я злодей, — бормочет Босс.
— Злодей? Ха! В мире и без тебя злодеев хватает, причём настоящих. Им такие болваны, как ты, не нужны. Или ты думаешь…
В этот момент звонит телефон.
Нэнси поднимает трубку.
— Да?
Она слушает молча.
— Двести тысяч? — повторяет она. — За что?
Нэнси снова слушает. Глаза её начинают сверкать. Она смотрит на Кевина и Генри.
— Ах, за ангела? Вы уверены, что ангел стоит двести тысяч фунтов. Ну да, понимаю, это только начальная цена, будете повышать, не так ли? И с кем я говорю? Архиепископ? Тогда я царица Савская! Надеюсь, никогда больше не услышу такого бреда!
Она с грохотом опускает трубку.
— Значит, вы собирались продать Ангелино? — зловеще шипит она несостоявшимся злыдням.
— Да, — бормочет Генри Фолстон.
— Громче!
— Угу… Собирались.
Дети немеют от ужаса. Какой чудовищный замысел!
Ангелино пукает.
— Шоколадный пирог! — напоминает Алиса.
— Вот это вовремя! — одобряет Джек.
Ангелино улыбается широко, до ушей.
Алиса достаёт из кармана завёрнутый в фольгу кусок пирога, делит его на маленькие кусочки и раздаёт. Кевина и Босса она, конечно, оставляет без угощения. Не заслужили. Похитители по-прежнему цепляются друг за друга и с опаской поглядывают на ангела.
Самый большой кусок выдают Ангелино. Его крылья трепещут быстро-быстро.
— Прекрасно, — вздыхает он.
Они едят в тишине, лишь попискивают и ахают от восторга.
— Вкуснота, — говорит Нэнси и смотрит на преступников. — Спорим, вы чувствуете себя довольно глупо? Думали разбогатеть, а теперь вам даже кусочка пирога не досталось.
Она не сводит с них презрительного взгляда. Топает ногой.
— Ну что, признаётесь, что вы остолопы?
— Да, мы остолопы, — отвечают они наконец.
— То-то!
Джек смотрит на Нэнси широко раскрытыми глазами.
— Я и не знал, что ты так умеешь, Нэнси, — говорит он.
Нэнси глубоко задумывается.
— Я тоже не знала, — отвечает она тихонько. — Но и детям приходится пыхать огнём, чтобы всё кончилось хорошо.
— Да! — говорит Алиса. — Так что с ними делать? С этими двумя?
Джек подбирает обрывки бельевой верёвки и говорит:
— Мы их свяжем! Забросаем гнилыми помидорами! Заставим есть собачьи какашки!
Ангелино хихикает.
— Собачьи какашки! — повторяет он.
— Да, собачьи какашки! — подхватывает Джек. — Злодеев надо помучить!
Он слизывает с пальцев крошки шоколадного пирога. Пожимает плечами. Он прекрасно знает, что никого они мучить не будут. Никогда в жизни.
— Так что сделать-то? — спрашивает он и смотрит на Нэнси.
Все умолкают — думают. Действительно, что можно сделать с такими типами? Как поступила бы на их месте и. о. директора? А профессор? А сержант Грунт?
— Мисс Монтеверди, наверно, сказала бы, что эти остолопы когда-то были хорошими маленькими мальчиками, — говорит Алиса.
— Алиса права? — спрашивает Нэнси. — Вы были хорошими? В детстве?
— Не знаю, — говорит Генри Фолстон.
— Да и откуда вам знать. Вы же были малышами. Но Алиса права. Все мальчики хорошие поначалу…
— Как я! — смеётся Джек. — Я в детстве был симпатяга!
— Ты и сейчас симпатяга, Джек! — Нэнси улыбается. Джек краснеет. Она тоже краснеет.
Звонит телефон. Нэнси берёт трубку.
— Да? С кем я разговариваю? Папа римский? Канцлер казначейства? — Она закатывает глаза. — О, вас зовут Енот? Енот-полоскун? Очень приятно. Вы из цирка? Отлично. Да, Босс здесь, но я говорю от его имени. Ага, у вас специальная клетка? Для чего? Ах, вы намерены приобрести ангела? За такие деньги? Ну понятно, это начальная цена. Готовы подняться выше, мистер Полоскун? Тогда слушайте! Вы скоро подниметесь ещё выше, в самое небо! Пинком под зад у меня полетите! Займитесь-ка чем-нибудь разумным. Чтобы жизнь была осмысленной.
Она кладёт трубку.
— Эй вы, двое! В каком же глупом мире вы живёте! — говорит она самозванцам. — Может, вам лучше в детство впасть? Стать маленькими и начать всё сначала?
— Я тоже думаю, что вам надо пойти с нами в школу в понедельник, — говорит Алиса. — Мисс Монтеверди вас перевоспитает.
— Отличная идея, — говорит Нэнси. — Согласны?
Кевин с Генри колеблются.
