– О, да. На тихую, уютную гробницу с отлично подобранной библиотекой, – саркастически заметил граф.
– Но Кеннет, этот пансион, в котором она воспитывалась…
– Что с ним не так?
– Бедное дитя, да она, должно быть, росла в монастыре! Кстати, мне не нравится твой кашель, – нахмурилась Элейн. – Знаешь, дорогой, воздух Эшентауна для тебя явно вреден!
– Ничего страшного, – прохрипел Фонтерой, пытавшийся за кашлем скрыть приступ смеха. – Ты говоришь, в монастыре?!
– Вчера мы выезжали в Серпент-парк, и я была поражена, как она радуется развлечениям, которые девушки ее возраста считают самыми обыкновенными! А потом мы прогулялись по Форланд-стрит, и мне пришлось приложить массу усилий, чтобы уговорить ее купить себе перчатки! У Энни какой-то пунктик насчет того, что ей не следует тратить твои деньги.
Фонтерой скептически вздернул бровь:
– Я желаю ей как можно скорее избавиться от этого предрассудка. Значит, вы побывали на Форланд-стрит? Могу себе представить, как лавочницы и модистки обрадовались твоему возвращению! Я помню, что мадам Пэлхем передавала тебе горячие приветы еще три года спустя после того, как ты уехала в Апнор!
– О, спасибо, что упомянул о ней! Я хотела заказать у нее новые скатерти. Старые уже никуда не годятся!
Кеннет с грустью подумал, что ему придется подыскать себе другое убежище на ближайшую неделю. Кажется, в особняке осталась лишь одна комната, свободная от притязаний леди Элейн – кабинет Амброзиуса.
– Вы были не вполне правы, – сказал он, входя к волшебнику с двумя книгами подмышкой. – Этот дом был хорош для одного дракона, но слишком тесен для двоих!
Граф заметил, что стол, за которым обычно работал Амброзиус, сегодня был необычно пуст, а сам волшебник – странно задумчив. В середине стола на расчищенном месте одиноко стоял круглый хрустальный флакон. В воздухе расплывался терпкий медовый аромат и звучали отголоски магии, что-то вроде призрачного шепота по ту сторону слуха и разума. Фонтерой так и замер на пороге.
– Неужели у вас получилось?!
– О нет, – Амброзиус встрепенулся и снова поник. – Это зелье не для вас. Это, скажем так, альтернативный вариант решения проблемы.
– Интересно. И какой же?
– Вы никогда не думали, что вместо того чтобы подавлять в себе дракона, можно избавиться от проклятья раз и навсегда? В пророчестве не зря говорится о девушке…
Фонтерой отмахнулся, пожав плечами:
– Не в моих обстоятельствах сейчас ухаживать за девицами, да и нет у меня времени на это… Постойте, так это что – любовное зелье? Вы серьезно? Собираетесь попотчевать какую-нибудь глупышку настойкой из «драконьей крови»
9, чтобы уберечь меня от превращения в дракона? Какая ирония!
Рассмеявшись, он положил книги, подошел к камину и принялся разбивать тяжелыми щипцами крупные угли в очаге. Амброзиус, насупившись, молча сидел у стола.
– Я давно уже бросил попытки отделить доброе от злого, чтобы не лгать самому себе, – произнес волшебник усталым, надтреснутым голосом. – Я видел, как добрые намерения приводят к страшным последствиям, видел и обратное…
– Так вы не шутите? – Фонтерой, вздернув бровь, обернулся. – И кому же предназначается этот флакон?
Оба, вероятно, одновременно подумали об одном и том же человеке, и Амброзиус даже отпрянул под взглядом побелевших от ярости драконьих глаз на человеческом лице. Он поспешно отгородился столом, вдруг с пронзительной ясностью сообразив, что находится в дальней глухой комнате наедине с почти-что-драконом. Даже воздух в комнате звенел от гнева. Но Фонтерой, тяжело вздохнув, все же справился с собой. Он отошел от камина, аккуратно прислонив искореженные щипцы к стене.
– Вы что же, полагаете, что у меня нет чести? – спросил он тихим голосом, который был страшнее любого крика. – Вы думаете, что я способен нарушить слово, данное Клариссе, и соблазнить невинную девушку, чтобы спасти свою шкуру?!
– Не только свою, – сердито буркнул волшебник. – Вы забыли про Сацилию? Слишком многое поставлено на карту! Кроме того, Энни молода. Она это легко переживет. В семнадцать лет даже полезно попробовать разбить себе сердце, хотя бы ради того, чтобы убедиться, что дело того не стоило.
Фонтерой криво улыбнулся:
– Вижу, что в женщинах я разбираюсь получше вас, мой ученый друг. Вероятно, сказывается богатый опыт. Взять хотя бы Энни. Вы хоть раз пробовали бросить взгляд за панцирь из шуточек и показной бравады, под которым она обычно прячется? Хоть раз видели ее – настоящую?
– А вы? – тихо спросил волшебник, снова усаживаясь обратно. Фонтерой тяжело опустился на стул рядом с ним, положив на стол сцепленные руки.
– Знаете, что меня в ней восхищает? Ее смелость жить настоящим, всей душой проживать текущий момент. Мало кто решается на это. Мы мастерски научились избегать жизни, застревая в прошлом или откладывая ее на будущее. А вот Энни не боится, несмотря на то, что прежняя жизнь в Кречи наделила ее немалым цинизмом, отравила тоской и страхом одиночества. И вы хотите, чтобы я так с ней обошелся? Даже не думайте.
Ему вдруг захотелось уйти. Проклятый флакон, маячивший перед глазами, казалось, источал удушливый приторный аромат гнилых плодов. Вся эта комната, пропитанная любовными чарами, кружила голову и давила на виски.
– Где же вы предпочитаете прятаться от жизни: в прошлом или в будущем? – спросил Амброзиус, рассматривая свои пальцы так, словно видел их впервые.
Фонтерой, уже направлявшийся к двери, оглянулся:
– Ну, мое будущее будет очень коротким, если вы не приготовите, как обещали, чудодейственное средство, способное любого человека превратить в бесчувственное бревно. Я очень надеюсь на вас, господин Амброзиус. Только Энни, пожалуйста, оставьте в покое.
* * *
Когда за графом закрылась дверь, волшебник горестно покачал головой. Этот молодой упрямец, Кеннет, скорее умрет, чем пожалуется на что-то, но Амброзиус не зря обладал зорким взглядом лекаря, и вид подопечного сказал ему о многом. Скованные движения, влажные от пота виски, тени под глазами и закушенная губа, когда он выпрямился, разбудив огонь в камине, – все это говорило о том, что неведомый злопыхатель начал эксперименты с амулетом. Возможно, он хотел чего-то добиться от Фонтероя. Или просто издевался – бывают же такие извращенные натуры, которым нравится чувство власти над другим человеком.
Взяв флакон, Амброзиус открутил крышечку и наклонил его над камином. Несколько капель, зашипев, упали в серую золу. В воздухе сильнее запахло розами и сандалом, закурился розоватый дым, свернувшись на миг в лукавое большеглазое лицо с остреньким подбородком. Лицо это было волшебнику хорошо знакомо. Нимуэ, его бывшая коварная возлюбленная… Один миг – и все исчезло, остался только аромат, тяжелый и сладкий, как ее духи.
