Возле Клинвэлл-грин почему-то любили селиться часовщики – люди, привыкшие дробить время на мелкие осколки. Также здесь жила известная на весь город герцогиня Ньюшатская, «безумная Мэдж», как ее называли, – женщина, для которой время остановилось еще сотню лет назад. Ее мрачный особняк выходил окнами на театр, ставни в нем всегда были закрыты. Герцогиня редко выезжала, но иногда утром можно было заметить, как лакеи усаживают в черно-серебряную карету неловкую согбенную фигуру в кринолине, скроенном по моде столетней давности.
Здание «Дримхилла» было построено триста лет назад одним полубезумным архитектором, и многие в Эшентауне считали, что его рукой водило колдовство сидов. Войдя в ложу, я мысленно согласилась с этим утверждением. Большой зал «Дримхилла» производил ошеломляющее впечатление. Вдоль стен поднимались мраморные колонны, одни из которых были толщиной не шире ладони, а другие с трудом можно было обхватить двумя руками. Под потолком переплетения колонн образовали замысловатую вязь, похожую то ли на кроны деревьев, то ли на сплетение корней. Ложи, поблескивающие позолотой, лепились к стенам, словно гроздья древесных грибов на стволах. Бархат кресел походил на зеленый мох, а хрустальные подвески, украшавшие люстры, наводили на мысль об искристых родниках.
Мы с Элейн, Меривалем, Фонтероем и Клариссой удобно разместились в просторной ложе бельэтажа. Мериваль явился к нам с визитом за час до представления и, разумеется, тоже был приглашен в театр. Кроме того, меня сопровождал Оливер Уайтвуд, которого пригласил Кеннет. Амброзиус остался дома. По его словам, «Дримхилл» был слишком похож на пещеру, на внутренность волшебного кургана сидов, так что он опасался задремать во время спектакля и нарушить ненароком один из гейсов. С Амброзиусом сложно было понять, говорит он серьезно или шутит.
Публика здесь была, разумеется, поприличней, чем в Смитфилде, однако истинных ценителей музыки, вроде Элейн или Клариссы, было немного. Большинство посетителей явились, чтобы посмотреть на других, посплетничать и покрасоваться самим. Даже когда поднялся занавес и раздались чудесные звуки музыки – а зал был построен таким образом, что каждое слово, произнесенное на сцене, было отчетливо слышно даже на галерке – среди зрителей не смолкал монотонный шум. Публика гудела, как шершни, набившиеся в дымовую трубу.
– О, взгляните, Меллинг снова уселся рядом с мисс Виверхэм!
Кларисса, склоняясь к плечу Элейн, указала веером на противоположную ложу, и обе дамы обменялись хитрыми взглядами.
Я мысленно поздравила Селину с успехом. Мне тоже казалось, что она симпатизирует нашему поэту. В обычное время Меллинг был просто вялым трутнем с нелепым подбородком, но когда он читал стихи, то совершенно преображался. Некоторые люди становятся красивее, когда грустят, другие – когда смеются, Меллинг же необычайно хорошел в состоянии вдохновения. Не удивительно, что Селина в него влюбилась.
Рядом со счастливой влюбленной парой сидела (вернее, подпрыгивала на месте) бойкая Селия, помахавшая нам ладошкой, а позади них важно поблескивал тюрбан леди Виверхэм. Я заметила в зале и других знакомых. В посольской ложе важно расселся виконт де Шарбон. Его жена тоже была здесь, а с ними еще несколько сацилийцев. Что бы ни происходило за закрытыми дверями министерских кабинетов, но сацилийцев благородного происхождения, богатых и хорошо одетых, всегда хорошо встречали в Эшентауне. Позади них стоял еще один человек, чье лицо скрывалось в тени. Вот он наклонился к послу, негромко сказав что-то, и мое сердце испуганно толкнулось в ребра. Это был Лайбстер.
Будто почувствовав мой взгляд, он внезапно выпрямился, глядя в нашу сторону. Между нами словно натянулась невидимая нить. Она лопнула с еле слышным звоном, когда я с усилием заставила себя перевести взгляд на сцену. Там под загадочную, слегка зловещую музыку кружились в танце несколько фигур. Одна из них, в блестящей мантии и с короной на голове, требовала расправы над вероломным «человеческим сыном» за то, что тот соблазнил его дочь.
– Необычная музыка, – улыбнулась я сидевшему рядом Уайтвуду.
– По легенде, сиды и сейчас присматривают за этим театром, – шепнул он. – И если хоть раз на сцене «Дримхилла» прозвучит фальшивая нота, то его стены рухнут. Все актеры свято верят в это.
«Вполне возможно», – подумала я, не решаясь еще раз взглянуть в сторону сацилийцев.
Элейн и лорд Фонтерой завороженно следили за представлением. Мне было сложно понять, что происходит на сцене, пока Уайтвуд не подсказал заглянуть в программку. Оказывается, специально для невежд вроде меня там было написано содержание пьесы.
Развернув плотные листочки с золотым обрезом, я узнала, что главным героем пьесы был грейвильский военачальник по имени Эдвард Уэсли. Почти весь первый акт он печально бродил по холмам родного графства Думанон, размышляя, как ему изгнать с родных земель вероломных сацилийцев (очевидно, в свете последних событий кто-то решил дать в театре такую патриотическую постановку). В этих холмах он встретил прекрасную сиду по имени Морэнн. Должна сказать, что наши южные графства, в особенности Думанон, всегда считались исконным местом обитания фей.
Я бегло пробежалась по остальному содержанию. Храбрая сида обещала юному герою свою любовь и волшебную защиту, если он освободит священные холмы от жестоких чужеземцев. Уэсли прогнал сацилийцев, однако с сидой у них что-то не заладилось, и с волшебной защитой тоже. Будучи тяжело ранен в последней схватке, герой едва не погиб, и опечаленная Морэнн забрала его в свой курган, ибо только так могла сохранить ему жизнь.
– У этой пьесы есть и другой финал, – шепнул Уайтвуд. – Уэсли умирает от раны, и его подруга, не в силах пережить это горе, бросается в море. Ария сиды Морэнн «Вдова я и дева, по юноше плачу»
12 считается одной из самых красивых в мире. Но все-таки оптимистичная концовка мне больше по душе!
– Мне тоже, – горячо согласилась я.
– Хотя на самом деле все было совсем не так…
– Что значит «на самом деле»?!
Тут нам пришлось прервать разговор, так как на сцене двое влюбленных как раз затянули общую песню. Невозможно говорить о посторонних вещах, когда люди так нежно и искренне признаются друг другу в любви! Элейн промокнула глаза платком. Кларисса, что-то прошептав, склонила голову к плечу Фонтерою. Мне очень хотелось стукнуть ее чем-нибудь тяжелым.
Внезапно наступил антракт, и зрители зашевелились, поднимаясь со своих мест. Повеяло сквозняком, захлопали двери. Мериваль и Элейн заспорили о средствах выразительности в музыке. В нашу ложу на всех парусах вплыл лорд Кервуд, и, согласно дурацким правилам этикета, Уайтвуду полагалось уступить ему место подле меня. Потянулся обычный бессодержательный светский разговор, кое-где сдобренный блестками острословия. Я едва могла дождаться, когда антракт закончится. К тому времени, когда Кервуд, наконец, убрался восвояси, я испытывала сильное желание захлопнуть дверь в ложу и еще подпереть ее изнутри, чтобы нам с Оливером больше не мешали.
