Стоило развести огонь, как комната сразу повеселела. Меллинг, усаженный в кресло у камина и получивший чашку горячего чая, тоже приободрился. По крайней мере, горячки у него не было. Невзначай коснувшись его руки, я с удивлением отметила, что она холодна как лед. Однако с расспросами пришлось поверменить. Лакей принес запоздалый завтрак, и какое-то время Меллинг был целиком поглощен яичницей, выныривая на поверхность лишь для того, чтобы попросить еще чашку чая.
– Итак, что же с вами случилось? – спросила я, грея руки о чашку.
Поэт застенчиво улыбнулся:
– Поверьте, мисс Энни, мои проблемы не стоят вашего драгоценного внимания. Лучше я прочту вам последний сонет…
Порывисто вскочив, он снова принялся рыться в куче бумажного хлама, валявшегося на конторке, на стуле и даже на каминной полке. Нужно было срочно спасать положение, пока моего собеседника вновь не унесло по реке вдохновения:
– Ваши обстоятельства заботят нас с мисс Виверхэм гораздо больше, чем вы думаете. Вы еще помните мисс Виверхэм? Или ее поэтический образ, так сказать, заслонил для вас реального человека?
– Забыть мисс Селину! – драматически воскликнул Меллинг, возведя глаза к потолку. – О, если бы я мог! Увы, звезда моя еле мерцает во мраке! Судьба ко мне столь враждебна, что может обрушиться и на этого ангела, поэтому мне придется смириться и терпеть разлуку…
Мое терпение было уже на исходе:
– Дорогой сэр, я тащилась сюда целый час в проклятом тумане! Мой кэб собрал все фонари по дороге и едва не утоп в Тессе, так что я не очень расположена сейчас слушать патетические стихи! Объясните простыми словами, что стряслось?
Изъясняться простыми словами Меллинг не умел. С трудом продравшись сквозь нагромождение эпитетов и красочных метафор, я уяснила, что он оказался в сложном финансовом положении, однако «благодаря помощи одного господина» надеется избежать долговой ямы.
– Этот господин случайно не мистер Скруп с Дорсет-стрит? – прозорливо спросила я. – Он взял с вас расписку?
Я заподозрила что-то подобное еще в тот момент, когда Селина рассказала нам об увиденном во время гадания. Нарисованный ею портрет алчного старика удивительно походил на одного мерзкого ростовщика, обитающего в районе Белой часовни.
От моего простого вопроса Меллинг взошел, как на дрожжах, так что мне стоило немалого труда его успокоить. По его мнению, леди вообще не должна была знать таких слов, как «расписка» и «ростовщик». Слово за слово, я вытянула из него всю историю. Она оказалась довольно банальной. Попав в столицу из тихих университетских лекториев, Меллинг сблизился с компанией блестящих молодых щеголей. Первым делом он радикально обновил гардероб, чтобы новые приятели, не дай бог, не посчитали его отсталым провинциалом. На одно только это ушли немалые деньги. Затем он пару раз проигрался в карты и довершил катастрофу феерическим проигрышем на скачках в Ньюфилде. Признаться в растратах отцу он не мог – скупого старика хватил бы удар прямо на каминном коврике. Кто-то из новых «друзей» присоветовал ему занять нужную сумму у ростовщика, и по несчастливой случайности Меллинг нарвался на мистера Скрупа. Мы все в Кречи были наслышаны о нем. Даже другие ростовщики отзывались о нем с негодованием и старались открывать свои конторы подальше от Дорсет-стрит, чтобы их случайно не перепутали.
– Сначала он одолжил мне сто фунтов… или сто пятьдесят? – бормотал Меллинг, заблудившись в дебрях воспоминаний. – Я их вернул, мне в тот раз повезло в картах. Однако Скруп заявил, что я просрочил с оплатой, так что должен еще уплатить проценты, и расписку мне не отдал. Мы с ним даже поскандалили. Я сгоряча объявил, что ноги моей больше не будет в его доме!
– Но потом вернулись снова, не так ли?
– Сразу же после скачек. – Поэт тяжело вздохнул и опрокинул в себя бокал ренского, принесенный лакеем. – Проклятая кобыла, на которую я поставил, пришла шестой. До сих пор не могу понять, как такое возможно!
– Так всегда и бывает, поверьте. Так сколько вы ему должны?
– Кажется, двести фунтов. Нет, триста. Проклятые проценты! Проклятые ростовщики! И лошади.
– Так двести или триста? – воскликнула я, потеряв терпение.
Зря я вспылила. Меллинг сразу очнулся, вспомнив, что ведет беседу с юной девицей, чьи нежные уши давно должны были загореться от столь неприглядных подробностей. Он умолк, как захлопнулся, и больше мне ничего не удалось из него вытянуть. Но и сказанного было вполне достаточно.
Мне не понравился затаенный страх, мелькавший в глазах Меллинга, когда он говорил о ростовщике. А особенно насторожило мимоходом оброненное высказывание о том, что мистер Скруп придумал для него другой, более быстрый способ разделаться с долгом, «так что к приезду отца все будет в ажуре». Вот тут мне стало крепко не по себе. Скруп у нас благородством и великодушием отроду не страдал. И если бы ему понадобился сообщник для каких-нибудь темных делишек, то Меллинг, запутавшийся в долгах и до дрожи запуганный отцом, представлял собой идеальную кандидатуру.
Нет, нужно было срочно вызволять нашего поэта из цепких Скруповых лап, хотя бы ради Селины!
К счастью, у меня созрел план.
Глава 22
Признаюсь, на обратном пути меня не раз посещала мысль, а нужен ли вообще Селине такой муж? Но Меллинг так неподдельно раскаивался, с таким искренним отвращением отзывался о картах и своем преступном легкомыслии, с такой грустью вспоминал о потерянной любви, что я растаяла. В конце концов, кто из нас, однажды сглупив, не мечтал получить второй шанс? Кто хоть раз не мечтал о возможности все исправить? Мне очень хотелось им помочь.
Дома я первым делом написала Селине, объяснив ей, как в действительности обстоят дела, и каковы истинные чувства мистера Меллинга. Потом я задумалась о выборе помощника. Ежу понятно, что Нед не одобрил бы моего вмешательства, поэтому я решила обратиться к Оливеру Уайтвуду. Я написала ему тоже, пригласив на следующее утро покататься в коляске в Серпент-парке.
Уайтвуд согласился, и с утра ждал меня у ворот. На козлах сидел грум, так что все приличия были соблюдены. Благодаря Клариссе я стала настоящим экспертом по части приличий! Пусть теперь это никому не нужно, но лорду Фонтерою больше не пришлось бы краснеть из-за меня!
Выслушав мою пылкую речь о том, как столичные соблазны сгубили молодого поэта, Оливер поначалу скривился:
– Не могу сказать, что меня переполняет сочувствие к Меллингу. Этот стихоплет кого угодно может довести до мигрени. Недавно мы с ним возвращались откуда-то с края света, и Меллинг принялся читать мне свою проклятую поэму. Клянусь, он занимался этим всю дорогу, до тех пор, пока не стемнело! Я готов был выскочить из экипажа прямо на ходу.
– Да, эти странные существа, поэты, имеют такую прискорбную привычку, – согласилась я. – Но все же это недостаточный повод, чтобы отдать его на растерзание Скрупу!
– Скруп? Ростовщик с Дорсет-стрит? Я кое-что слышал о нем. Говорят, он хуже крокодила. Как Меллинга угораздило связаться с ним?
