– Спасибо, спасибо! – наперебой заорали племянники.
Донеслась какая-то веселая музычка, шум, радостное хлопанье в ладоши…
Но, пока мы шли, все это сменилось изумленными вздохами, ахами и выкриками «о, боже, Денис, что это в топе?! Это кто?! Это…»
Заподозрив страшное, я ускорила шаг, обогнула со своей тарелкой Донского и с колотящимся сердцем чуть не побежала в гостиную. Но по звукам дети были не там, а в другой комнате, напротив, где во всю дальнюю стену растянулся огромный, плоский телевизор.
Я метнулась туда.
О да, это было оно.
То, чего я боялась. Даже еще хуже – потому что снимали сзади!
Во весь экран, во все окно Ютуба на бедных, ошеломленных подростков смотрела моя задница в обтянутых джинсах – с его, декана, рукой поперек нее.
Глава 17
– Твоя работа? – первое, что он у меня спросил, когда дверь за расстроенными родственниками закрылась. Даже не спросил – не то процедил, не то прорычал, будто все это время сдерживался, чтобы не прибить меня.
Я замотала головой так яростно, что даже шея разболелась.
– Да вы что?! Когда б я успела?! Я же все время почти с вами была…
Подняв руку к моему лицу, будто хотел схватить его всей пятерней, он замер на мгновение, крепко сжимая челюсть… и вдруг отступил – резко, коротко ругнувшись. Даже в стенку за моей головой не жахнул кулаком, как полагается еле сдержавшемуся мачо.
Мне хотелось думать, что отступил, потому что джентльмен, но скорее всего, не поэтому. А потому, что каким-то чудом все же смог убедить свою семью в том, что подборка кадров, в которых он, под веселую музычку, лапает мою задницу – фейк и монтаж.
По крайней мере, мать он точно убедил. Но вот племянников… Убедишь этих подростков, как же! Это ведь ему они могли задурить голову, что поверили, но я-то знала, что подростки сегодня такие ушлые, что их вряд ли можно внушить им подобную ерунду.
Не верят! – поняла я по их глазам, хоть эти два «ангелочка» и делали вид, что все ништяк и «да-да, конечно, дядь Матвей, ты ж у нас – святая жертва происков врагов и завистников». Как пить дать побегут дома пересматривать, чтоб самим разобраться – монтаж это или нет. Еще и друзьям разошлют.
Прятать видео от мамы и сестры тоже было бесполезно – это ведь Ютуб. Захотят, сами посмотрят.
Донской, конечно, при них крутить этот позор не стал, выключил сразу же, как только в комнату зашли – хоть временно избавив их от наипошлейшего зрелища. Но его руку на моей заднице они успели разглядеть разглядеть очень хорошо.
– Ну как же так, сынок… – переживала мама. – Кто же такое мог сотворить? И как? Там ведь сбоку твое лицо видно… и Лерочкино…
– Слушай, ну технологии сегодня знаешь какие! – убеждала ее Лена, и по ее тому я тоже поняла – вряд ли поверила.
– Да, технологии такие, что все, что угодно можно смонтировать… – кисло подтверждал Донской. – Лица действительно наши, а вот руку подрисовали…
– А снимал кто?
Он перевел на меня такой лютый взгляд, что меня передернуло.
– А вот с этим мы разберемся, мама. Обязательно разберемся.
И вот теперь, когда они ушли, он начал разбираться.
Бросил мне коротко идти за ним, налил себе на два пальца коньяка, уселся на диван напротив телевизора и пересмотрел все видео во всех деталях, периодически морщась и потирая пальцами виски – так, будто у него сильно разболелась голова.
О да, там было на что посмотреть.
Заснят был каждый момент его и моего позора, вплоть до просовывания руки под мои джинсы и моей на это реакции.
Как все это оказалось в его Ютубовском миксе – тоже, в принципе, было объяснимо. Открыв почту бывшего со своего компьютера, Ира невольно подключилась к аккаунту Донского в Гугле, а заодно и к Ютубу, с которым этот аккаунт был синхронизирован. Вопрос, как она нашла видео, оставался, конечно, открытым, но и тут могло быть несколько вариантов – вплоть до того, что сама она активно искала хоть какой-нибудь компромат на декана и гуглила его имя. И нашла – оно ведь и стояло в названии видео – его имя.
«Декан Донской лапает студентку». Только загуглишь и сразу выскакивает.
Однако меня больше интересовало, не как нашли, а откуда снимали.
Ведь если судить по ракурсу, тот, кто держал телефон или камеру, стоял либо рядом с дверью в ту самую подсобку, где мы с Настей наливали в кофе этот чертов афродизиак, либо в проходе к запасному выходу из аудитории. А это означало, что снимающего должно было быть видно с ближайших, левых рядов. Что, в свою очередь, означало…
– Стоп! Мы же можем поспрашивать студентов, кого они там видели! – воскликнула я, осененная идеей. – Они ведь должны были его видеть… или ее.
Декан перевел на меня тяжелый взгляд.
– И что нам это даст?
Я стушевалась.
– Ну… Наказать можно… выгнать… если не уберут видео…
– После того, как его размножили… – он поднял на экране нижнюю линейку с информацией, – семьдесят восемь раз? И неизвестно, сколько еще просто так закачали себе?
Я устало опустилась на краешек дивана.
– Вы же понимаете, что я здесь не причем?
В принципе, я подозревала, что если нечто подобное всплывет, Донской будет обвинять меня в том, что это я залила видос.
Но теперь, когда увидела всю эту мерзость воочию… у меня не укладывалось в голове – как он может даже предположить, что я сама, лично, запустила в свет видео, на котором получаю львиную долю позора! Какой шлюхой он должен меня считать, если верит, что я могу выставить себя в таком вот свете – лишь бы подставить его! Ведь это про меня, а не про него, будут трепать языки годы спустя! Это я буду притчей во языцах и это моя задница с его рукой на ней будет сверкать со всех экранов и станет достоянием эротичных мемасиков.
Он хлебнул коньяка еще раз. И перемотал видео немного назад – на то место, где у меня запрокинута голова, а его рука явно стремится залезть как можно глубже.
– Да… тут надо признать, что я верю тебе, – мрачно подтвердил. – Вряд ли ты пожелала бы, чтобы это стало достоянием общественности…
Мне стало совсем стремно – раз он так, сходу поверил мне, значит выглядит все совсем ужасно. Ну, конечно, в порнофильмах ведь всегда так – мужчина «актер», а женщина – блядь!
От жалости к себе хотелось скрутиться в позу младенца и завыть… ну или выпить чего-нибудь покрепче.
Не говоря ни слова, я протянула руку, забрала у него стакан и выпила все, что в нем осталось.
Коньяк тут же ударил в голову, но вместо того, чтобы приглушить эмоции, оголил их еще больше, сделал резче, четче… Картины, в которых, надо мной ржут по всем углам, стали совсем реальными, люди – живыми, смех – обидным до слез. До настоящих, горьких и обильных слез, которые в миг набухли и заволокли мир мокрой пеленой…
