– Я не коммунистка, я ненавижу Сталина, который морит голодом берлинцев и бряцает оружием, когда мы заключили мир, но я не хочу, чтобы моя страна уподоблялась тирану!
– На улице ветер, – сказал отец. – Не забудь надеть шапочку и шарф.
Дидо надела пальто в крупную бело-синюю клетку с такой яростью, будто облачалась в доспехи, нахлобучила розовый берет и повязала шарфик в тон.
Она чмокнула отца в щеку и повернулась к Джослину.
– Хочешь пойти со мной поддержать Новака на вокзале?
Мистер Беззеридес поцокал языком: Тц-ц! Тц-ц!
– Это будет крайне неосторожно. На таких демонстрациях повсюду шпионы ФБР, ты же знаешь. Ты американская гражданка, бобби-соксер. Я тоже. Но он, наш с тобой друг, гость нашей страны, и, если его засекут, вышлют в два счета.
Дидо посмотрела на отца, потом на Джослина.
– Вот видишь, – вздохнула она. – Не зря я их ненавижу. Но папа прав. Джи-мены мистера Гувера запросто могут сидеть в засаде где-нибудь за кленом прямо на этой улице. Поди объясни им, что ты зашел к Беззеридесам выпить чаю и послушать турецкое танго.
Она подхватила упавшие рулоны, пристроила их под мышкой и ушла, хлопнув дверью.
И тотчас откуда ни возьмись материализовался Алисин Кролик. Приоткрыв в насмешливой улыбке свои длинные зубы, он косился на Джослина, а тот не сводил глаз с двери. «Да, да, – прошелестел Кролик ему в ухо. – Точно! Два первых слога этой странной фамилии, бе-зе, и впрямь звучат как французское слово baiser – поцелуй».
Поцелуй, вне всякого сомнения.
– Выпьешь еще чаю? – предложил Просперо, не замечая, как взволнован его юный гость. – У меня есть еще немного времени, пока вновь не упадут юбки с бедняжки Марджи. Расскажи-ка мне, милый Джо, чем тебя поманила Америка?
Глава 11. You’re a Sweet Little Headache
Несколько дней спустя Джослин лежал одетый на лоскутном одеяле, сцепив руки под головой, и наблюдал за крошечным паучком, примостившимся на лепнине потолка. Вечер у него был свободен. Не постучаться ли в дверь Беззеридесов?
Он уже виделся с Дидо еще раз. На прошлой неделе они побывали вдвоем на необычном киносеансе в отеле «Пенсильвания», где Просперо показал для них одних два фильма подряд. «Изгнанник» с Дугласом Фэрбенксом – младшим – оба сучили ногами, когда дело дошло до финального поединка на голландской мельнице! – и посредственную комедию с фигуристкой в главной роли – у нее был забавный акцент, которому Дидо, выйдя из зала, принялась смешно подражать.
После сеанса они купили на 6-й авеню жареных каштанов в кульках из газеты. Дидо по-прежнему была в закатанных носочках, в розовом берете, с бусинками дождевых капель на ресницах.
С акцентом фигуристки из фильма она рассказывала ему о бейсболе.
– Когда потеплеет, Джо, пойдем с тобой на «Эббетс Филд», посмотрим матч, – пообещала она. – Или на «Янки Стэдиум».
Когда потеплеет – далекая перспектива, если на дворе середина ноября. Улыбка Джослина была скорее вздохом.
– Я ничего не знаю про бейсбол и ничего в нем не смыслю, – признался он. – Правила для меня темный лес.
Дидо рассмеялась с полным ртом каштанов.
– Я тебе всё доходчиво объясню.
* * *
Паучок на потолке не знал устали. Он бегал, карабкался на выступы, трудился, плетя паутину…
По стене коридора скользили тени. Впереди шла Мамидо, держа свечу над своими уложенными короной косами. Одна тень была маленькая – ребенок, мальчик возраста Марселины, лет пяти-шести. Мамидо что-то шептала, слов он не разбирал.
Кто эти гости, откуда взялись? Они, похоже, спустились с чердака, люк в потолке был приоткрыт.
Тени скрылись на лестнице. Пламя свечи еще поколыхалось, освещая папоротники на обоях, и исчезло, оставив за собой тишину. Тишина тяжело давила, и это обычно вырывало его из сна. Но на сей раз он проснулся раньше.
Кошка похрапывала на перине из туали. Что делают эти люди на чердаке? Выходят ли они ночью? Куда? А днем прячутся? Почему?
Джослина разбудил звонок. Он был в пансионе «Джибуле» и не заметил, как уснул. Паучок на потолке ушел по своим делам, час ужина миновал, и где-то в доме звонил телефон. Др-р-р. Др-р-р. Др-р-р, – доносилось сквозь потолок подвала.
* * *
…Др-р-р. Др-р-р. Др-р-р…
Пейдж пулей вылетела из ванной в неглиже лавандового цвета и столкнулась с Эчикой, одновременно с ней выскочившей из комнаты. Они вместе помчались вниз по лестнице.
– Это меня. Это может быть важно.
– Было бы важно, позвонили бы не тебе.
Эчика первой схватила трубку висевшего на стене телефона.
– Долго же вы! – с ходу наехал молодой мужской голос. – Я успел пять раз постричь ногти, чуть пальцы не отрезал.
Эчика отстранила трубку от уха и заорала дурниной, задрав голову:
– Ши-и-ик! Твой брат Джимми! Междугородный звонок!
– У-у-у-ух-х-х! – застонал Джимми в трубке. – Теперь я и без барабанной перепонки останусь. Кто у телефона? Хэдли? Пейдж? Урсула?
– Угадай. Я писаная красавица, умница-разумница и состою в тайной связи с Эрролом Флинном.
– Гм… Дейзи-Дак?
– Пока… Плуто.
– Тяв-тяв. Я тебя узнал, Эчика!
Прибежала Шик в пижаме, в пеньюаре нараспашку и завладела трубкой. Эчика поднялась к себе в комнату дослушивать «Вечер с Диком Пауэллом».
Пейдж постояла немного в задумчивости и тоже медленно пошла вверх по лестнице. Сегодня у нее не было желания слушать радио. Ей хотелось одного: чтобы Эддисон позвонил, хотелось услышать его голос, его комплименты, которые можно было понять и так и этак. Это он нарочно, негодяй, с их последнего ужина прикидывается глухим, немым и невидимым.
– Такими темпами, – окликнула ее на полдороге спускавшаяся Истер Уитти, – вас перегонит и святая Улита.
При виде печального лица Пейдж она смягчилась.
– Вам тоже хочется новую пару ножек, а? Я своих и вовсе больше не чую. А что с вашими случилось, моя красавица?
Мало кто мог устоять под допросом Истер Уитти, но у Пейдж не было ни малейшего желания изливать душу. Она вздохнула с облегчением, увидев выходящих Манхэттен и Урсулу: их тоже привлекла вся эта беготня и возгласы Шик у телефона. Манхэттен в полосатой пижаме смахивала на мальчишку. Урсула утопала, как в лепестках гигантского пиона, в одном из своих излюбленных японских пеньюаров: она уверяла, что не перестала их носить даже после нападения на Пёрл-Харбор.
– Никто не видел сегодня маленького француза? – шепотом спросила их Истер Уитти. – Боюсь, он пропустил обед. Верно, забыл о времени.
