Проворным движением Дидо приподняла лежавшую в футляре пару птичек, искрящихся, феерически черных, и длинные гибкие перья защекотали приблизившиеся любопытные носы.
– Что это? – прошептала она и даже зажмурилась.
– Это… украшение? – вопросило желтое платье, не переставая подергиваться. – Вроде тиары?
– Там есть еще что-то на дне, – заметил чей-то голос, возможно Свампи: тон был мрачный. – Конверт.
Дидо взяла его и, прочитав имя адресата, протянула Джослину. Они удивленно переглянулись. Джослин вскрыл маленький конверт. В нем была карточка с золотым ободком и надписью дрожащим почерком, со старомодными завитушками:
Этот «корсаж» сегодня ваш, мой дорогой Джо. Это подарок вам от Капитана Блая. Преподнесите его вашей избраннице.
Артемисия
Джослин надолго лишился дара речи, читая, перечитывая, пытаясь понять. Наконец он очень бережно взял птичек из рук Дидо и прикрепил их к ее левому плечу так, что перышки концом черной стрелы касались края облака. Щелкнул зажим.
Дидо улыбалась. Какая-то девушка в пышных голубых юбках дала ей свою пудреницу, чтобы она могла полюбоваться собой.
– Спасибо, Джо…
Он один это слышал, потому что губы Дидо почти касались его щеки, а оркестр как раз заиграл Sweet Leilani. Когда группа рассеялась, Джослин увлек Дидо на танцпол.
– Это чудесный подарок, – шепнула она, опустив голову на его плечо.
Джослин молчал. Он боялся глупо рассмеяться или еще глупее расплакаться. Не только из-за этого – о да, чудесного, волшебного – подарка старого Дракона, нет, его сжигали изнутри ему самому не совсем понятные, противоречивые чувства.
Он сосредоточился на музыке, которая обволокла их, как водяной купол, и на послушном его рукам теле, прижавшемся к нему в этом пузыре.
Sweet Leilaniii,
Heavenly flow-eeer
Tropic skies are jealous of your charm.
В детстве Джослин выиграл на ярмарке двух красных рыбок в банке. Он чувствовал себя сейчас в точности как одна из этих красных рыбок. Второй рыбкой была Дидо. Они были одни в закрытой банке и плавали в этой музыке-воде, журчавшей им нежные глупости.
I think they are jealous of your blue eyes
O lovely Lei-la-niii.
Sweet Lei-lani, heavenly flow-eeer… От таких глуповатых песенок он обычно внутренне хохотал. Но не в этот раз, о нет, не в этот раз… В этот раз он был готов поверить в тропические небеса, ревнующие к глазам прекрасной таитянки, поверить во всю эту патоку, в dreams come true и в мое сердце полно тобой. В этот раз он держал маленькую теплую руку Дидо в своей, а другая его рука лежала на ее талии, там, где облако застегивалось на молнию.
Танец продолжался, и он уже обнимал ее обеими руками, ладони лежали строго плашмя на ее позвоночнике. У Джослина мелькнула мысль, всего на мгновение, что ему не с чем сравнить, слишком мало имел он дело с женскими позвоночниками; но этот, несомненно, был в числе самых прекрасных и самых желанных на свете.
Он повернул голову, сам не зная, поцелует ли ее сейчас или что-то скажет на ушко, как раз в ту секунду, когда музыка, божественная глуповатая музыка, кончилась. Парочки на танцполе разомкнули объятия с отставанием на такт.
– Я обожаю укулеле, – шепнула Дидо. – Просто дрожь пробирает. Правда?
– Да, – ответил он.
Следующим танцем был буги. Джослин вопросительно посмотрел на девушку. Но под эту музыку ей танцевать не хотелось. Не сейчас, попозже, сказала она. И это тоже было счастьем, он понял, что их желания совпали и ей, как и ему, хочется сохранить вкус глуповатой песенки.
– Ты проголодалась? – спросил он.
– Немного. Я тут видела очень аппетитные сандвичи…
У буфета толпились желающие отведать аппетитных сандвичей.
– С лангустами из штата Мэн! – зычно объявлял Расс, чьи руки и глазомер были большим подспорьем мистеру Клодаху, преподавателю английского. – Мистер Клодах, здесь присутствующий, делает их своими руками! Литературе всё под силу. Немного терпения, пожалуйста.
Было странно видеть, как Я-Клавдий – такое было прозвище у мистера Клодаха, – повязав красно-зеленый фартук, намазывает тосты. У буфета обнаружился и Космо, до краев наполнявший свою тарелку. Джослин похлопал его по руке.
– У тебя всё путем, я вижу? – подмигнул ему Космо.
Он протянул Дидо свою тарелку с сандвичами. Девушка покачала головой.
– Поешьте! – настаивал Космо. – Иначе откуда возьмутся силы забраться на Эмпайр-стейт и вывешивать революционные транспаранты?
Она снова отказалась, и тогда он, взяв двумя пальцами сандвич, сунул его ей в рот.
– Изумительно, правда? На, попробуй и ты! – И во рту у Джослина тоже оказался сандвич.
Космо смотрел, как они жуют, и тихонько посмеивался.
– А где ты потерял Холли? – спросил Джослин, когда проглотил всё, что было во рту.
К буфету, не дотанцевав буги, подбежали Розанн и Квентин. Притопывая и подпрыгивая, они принялись наполнять тарелки.
– Вы готовитесь к танцевальному турниру? – спросил их Космо. – Или это приступ белой горячки?
– Нет, – ответил Квентин, не переставая приплясывать. – Просто отчаянное желание нажить люмбаго.
Тарелки опасно раскачивались в их руках. Джослин рассмеялся. Он обнял Дидо одной рукой, и она прислонилась к нему. Космо потеребил пальцем хвостики птичек в вырезе облака. Перышки затрепетали, щекоча Джослину щеку.
– Я должен вернуться к моей даме, – сказал Космо, покончив с последним сандвичем. – Noblesse oblige. – И он скрылся в толпе.
Танец кончился. Квентин и Розанн перестали выделывать фигуры буги и занялись содержимым своих тарелок, разделив его с Дидо и Джослином.
– Видела бы моя мама, что я ем! – сказал Квентин, запихивая в рот огромный кусок. – Она двинутая на диетах доктора Хаузера.
– Всё, что родители считают полезным, как правило, отвратительно, – объявила Розанн. – Рыбий жир, сырой лук, шпинат, школа.
Джослин поднял голову. Оркестр заиграл, и он узнал первые такты. Глаза его заблестели.
– Идем, – сказал он Дидо.
На танцполе он вновь ощутил ее талию, бедра, плечи, всё такие же гибкие и податливые и уже так невероятно, немыслимо знакомые. Дидо положила подбородок на его плечо, а он начал подпевать оркестру.
– Ты знаешь? – пощекотали его шею губы Дидо.
– По-французски. Это любимая песня Мамидо.
Колено Дидо пристроилось между его ног, и их тела соединились, как части пазла. Его бросило в дрожь. Боже мой, до чего глупые песенки воодушевляют и… жё т’эмизируют!
