Ему виделись слоеные пирожки с яблоками. Те, что пекла мадам Фавьер, булочница с улицы Мартель. Перед тем как посадить их в печь, она надрезала сырое тесто ножом. Жар раздувал их, золотил корочку. Верх приобретал цвет карамели, а там, где были три надреза от ножа, оставались маленькие выемки, и в них проступал сок. Джослин трогал их кончиком языка и, продавив тонкий слой теста, всасывал яблочную кашицу, сладкую, скользкую и еще теплую.
Джослин тысячу раз представлял себе свой первый поцелуй. Но ему никогда и в голову не приходило вообразить его на снегу. Он рывком повернулся на бок и зарылся лицом в подушку.
Они целовались несколько долгих минут, пока не перехватило дух. Оторвавшись от Дидо, он уткнулся лбом в снег и долго слушал свое частое дыхание. Потом они целовались еще и еще, молча, не в силах остановиться, не чувствуя своих тел в снежном коконе. Их лица были в снегу, они целовались, и снег таял на щеках, и они снова целовались до потери дыхания, пока их готовые разорваться сердца не требовали передышки. Губы Дидо были яблочным пирожным, но пирожным с пронзительно новым вкусом, сводившим его с ума всякий раз, когда он ощущал его языком.
Внезапно раздавшийся в тишине белой ночи шум вырвал их из снежного гнездышка. Они сели, утирая мокрые лица, как будто оба нарыдались.
– Машина…
Он сказал это, как всхлипнул. Они повозились в снегу, встали, отряхивая одежду, и, еще оглушенные, держась друг за друга, спустились с холмика.
– Грузовик, – выдохнула Дидо.
Ярко освещенное желтое чудище двигалось на них, выпуская клубы пара.
– Нет, – сказала она, – снегоуборочная.
Вопреки всем ожиданиям, желтое чудище остановилось. Неуклюже, но решительно.
– Эй! – окликнул их шофер с высоты своей кабины. – Вы на бал?
– Мы с бала! – крикнул в ответ Джослин.
– Прекрасные принцы нынче не те, верно, Золушка-красотка? Раньше у них были резвые кони, а теперь неисправные машины. Ладно, мне прямо. А вам?
– Нам тоже! – воскликнула Дидо.
– Осторожно, ступенька обмерзла, скользкая.
Обхватив Дидо за талию, Джослин поднял ее и поставил на ступеньку. Она скрылась в кабине. Он забрался следом и захлопнул дверцу.
Внутри было тепло. Ветровое стекло украшали фото Энн Шеридан и рождественские гирлянды. Шофер, которого звали Бастер, угостил их горячим кофе из термоса и печеньем «Crispy Avalon» и показал фотографии своей жены и четверых детей.
И пока чудище ползло, разгребая снег, и проплывали мимо по обеим сторонам проспекта высокие дома с квадратными, как клеточки рождественского календаря, окнами, Дидо, держа в руке стаканчик кофе, положила другую на бедро Джослина ладонью вверх, и он накрыл ее своей, и их пальцы переплелись.
* * *
Джослин привстал в сумраке студии и сел на край кровати. Он так и не разделся.
Кто-то очень тихо разговаривал на улице у самой его двери. Так тихо, что он бы и не обратил внимания, если бы не услышал сдавленный смех.
Джослин повернул выключатель, поднялся по ступенькам и открыл дверь.
– Дриззл? – удивился он. – Ты потерял ключи?
Силас был один. Он смотрел на Джослина с видом воришки, который лез за сливами в соседский сад и был пойман за руку прямо на заборе. Вдруг его затрясло в беззвучном смехе, даже шапочка с узкими полями подпрыгнула на голове. Глаза уморительно вытаращились.
– Нет, – выпалил он. – Нет. Я не потерял ключи.
– Ты разговариваешь сам с собой?
– А что?
– Да так. Мне показалось, я слышал еще один голос.
Силас уставился на свои ботинки.
– Послушай, Джо…
Он стиснул его плечо.
– Я не знал, что ты вернулся. Свет не горел.
Он снова зашелся беззвучным смехом, и Джослина впервые поразило, как печален был этот смех.
– Дриззл, что случилось? Тебе нужна помощь?
Силас задумался, прижав палец к губам. Потом процедил сквозь зубы:
– Смешно всё это. – Его рука устало прочертила в воздухе кривую и бессильно упала. – Ладно. Выходи, Урсула…
Она вынырнула из-за угла, где пряталась. Ее прямые волосы падали на светлый мех двумя черными занавесями по обе стороны бледного лица.
– Ты умеешь хранить тайны? – прошептала она.
Джослин пожал плечами, слегка ошарашенный.
– Конечно, – ответил он, – я ничего не скажу. Ни миссис Мерл, ни… Никому.
– Миссис Мерл нам не враг, – вздохнул Силас, обнимая Урсулу. – Враг – Америка.
Он улыбнулся.
– Ну вот. Теперь ты знаешь, кто моя певица. Теперь мы с тобой можем вместе пойти ее послушать. Доброй ночи, Джо. Кстати, – вспомнил он и обернулся, – как твой бал? Хорошо было?
– Неплохо.
– Оно и видно, – кивнул Силас, окинув насмешливым взглядом измятый, еще влажный смокинг и заляпанные грязью ботинки.
Урсула пошла было за ним, но вдруг вернулась и сжала руки Джослина в своих. Пальцы у нее были ледяные.
– Прости, что побеспокоили тебя, Джо. Мы с Дриззлом просто хотели перемолвиться словом в тихом уголке.
Стоя на пороге, он провожал глазами две темные фигуры, четко выделявшиеся над ним на фоне заснеженных машин.
Урсула поднялась на крыльцо «Джибуле», а Силас свернул за угол, засунув руки в карманы, ссутулившись и подняв воротник.
Постояв немного в задумчивости, Джослин вернулся в студию, разделся и облачился в пижаму.
Кто-то в его отсутствие поставил на камин венок из еловых веток, украшенный красными яблочками, орехами и серебряным галуном, – Джослин только сейчас его заметил. Он подошел ближе, чтобы вдохнуть запах. Пахло еловой смолой, костром, яблоками Мамидо, Рождеством в Сент-Ильё…
Спать не хотелось. Слишком велико было всё случившееся. Слишком ослепительно.
Он направился к столу, по дороге захватил олененка Адель и усадил перед собой. Выдвинул нижний ящик, посмотрел на подарки, купленные на этой неделе, – Огдену, миссис Мерл и Артемисии, Истер Уитти и Черити, Силасу и всем девушкам из «Джибуле». Не забыл он и кошек, и № 5. Много маленьких пакетиков, красиво перевязанных ленточками. Завтра он купит подарки Космо, Просперо и Дидо.
Завтра он поднимется к Артемисии и поблагодарит за корсаж.
Он достал бумагу для писем, отвинтил колпачок ручки, проверил, есть ли чернила.
Моя дорогая Розетта,
надеюсь, что у тебя всё хорошо. Я послал маме поцелуй в последнем письме, но, если ты еще раз поцелуешь ее от меня, лишним это не будет. Я с грустью думаю, что это мое первое Рождество без вас. Наверно, поэтому мне так не терпится написать тебе сегодня. Потом я с горя приму ванну.
