Краем сознания она понимала, что огонь не пожирал ее одежду и не обугливал плоть. Но он жег ее, и это приносило боль. Боль, которая была сродни разлуке с Калебом, сродни мысли, что кто-то может причинить вред Лилиан.
И Корнелия была в этом огне, как в ловушке.
Она плакала. Она чувствовала, как слезы льются из глаз, но жар был таким сильным, что соленые капли высыхали, не успев добежать до середины щеки. Калеб далеко, и, возможно, они никогда больше не увидятся. Лилиан застыла на качелях посреди полета. Корнелии хотелось избавиться от этих страшных картин, выкинуть их из головы, забыть о них, но это было не так просто. Они никуда не девались. Все это могло случиться. Ее страхи могли стать явью. Как этот огонь из кошмаров, в котором она теперь пылала.
«Если любовь к людям причиняет такую боль, может быть, лучше вообще не любить», — думала она.
Откуда-то доносились крики. Корнелия слышала голоса, но не могла разобрать слов.
И вдруг в ее сознание сквозь завесу боли и страха проникли два слова: «Корнелия, отпусти».
Отпустить? Только тут она сообразила, что ее пальцы все еще держат Фрагмент, зажатый в когтях у феникса. «Отпусти». Им легко говорить. Но она заставила сведенные судорогой пальцы раскрыться. И, как только она убрала руки с Осколка, пламя выпустило ее.
Она рухнула на пол, сжимая второй рукой ладонь, которой держалась за Осколок. На коже не было ни ожогов, ни волдырей. Девочка смутно осознавала, что даже волосы ее не были опалены огнем. Но память о боли оставалась. Калеб. Лилиан. Папа и мама, люди, которых она любила… огонь дал ей почувствовать, каково это — потерять их всех. И эта боль была невыносима.
— Корнелия! Ты ранена? Корнелия, пожалуйста, перестань плакать…
Все заботливо окружили ее, бережно обнимая и успокаивая. Вилл, Муравьишка, Тарани… почему у них в глазах слезы, ведь пламя не коснулось их? Но они плакали. И Ирма тоже. Муравьишка и Хай Лин…
Стоп!
— Ты взяла его? Осколок у тебя? — спросил Муравьишка.
Что-то было не так.
Корнелия снова обвела друзей взглядом. Вилл, Муравьишка, Тарани, Ирма, Муравьишка, Хай Лин.
Двое Муравьишек!
— Вас двое, — изумленно сказала она. И только тут остальные чародейки заметили то же, что она. И поняли, что это означает.
— Один из вас — Горгон! — воскликнула Вилл, вскидывая руки для магической атаки. Ирма последовала ее примеру, а через секунду к ним присоединились Тарани и Хай Лин.
— Но… в кого мы ударим? — растерянно спросила Ирма.
Оба Муравьишки застыли с одинаковым выражением испуга и удивления на лицах.
— Я… Я ничего не делал, — произнес один.
И тут с розового куста лениво слетела ворона и попыталась приземлиться на плечо одного из Муравьишек.
— Нет! — отчаянно закричал он. — Прочь! Убирайся! Ты не моя!
— Как же, как же, — недоверчиво хмыкнула Ирма. — Глотни-ка водички, бестелесный подражатель!
Пока Корнелия пыталась подняться, остальные чародейки приготовились к атаке.
— Нет! — завопила Корнелия. — Остановитесь! Это обман!
— Что? — Вилл в последний момент успела развернуться, и ее стрела-молния, не причинив вреда, пролетела мимо перепуганного юноши. — С чего ты это взяла?
— Потому что Горгон — тот, второй, — торопливо произнесла Корнелия. — Тот, который не плакал.
Чародейки посмотрели на двух Муравьишек. Все в них совпадало до малейшей черточки, только в глазах одного до сих пор стояли слезы.
— Его не волнует ничья судьба, — произнесла Корнелия, указывая на неподвижную фигуру. — Я могла гореть хоть целую вечность, мы все могли бы сгореть, и это нисколько не тронуло бы его. Муравьишка правильно сказал: Горгон не знает сострадания и не понимает, что значит любить.
Тот Муравьишка, у которого в глазах не было слез, замерцал, его фигура начала колебаться.
— Любовь. Забота. Сострадание, — произнес он знакомым ледяным голосом. — Все это ничего не значащие слова. Иллюзии, которыми наивные дураки успокаивают себя. На самом же деле никто ни о ком не заботится, только о себе. — Силуэт продолжал бледнеть, все более походя на алчного призрака, которого они видели среди развалин дома Гагатов. Тело растворялось, но язвительный голос продолжал звучать: — Что мне до твоей боли? Меня больше волнует то, что ты оказалась слишком слаба и не сумела достать для меня последний Фрагмент. Я надеялся, что эта глупая птица отдаст его тебе, но ошибся. Теперь я буду умнее и попробую добыть его сам. Уверен, мне это удастся.
И Призрак Времени устремился к фениксу.
— Нет! — завопила Вилл. — Остановите его!
Муравьишка рванул в сторону Горгона так быстро, что Корнелия успела заметить только движущееся пятно. Он заключил тающую фигуру Призрака в железные объятья, как сделал это когда-то в Башне Орла.
— Ударьте его, — с трудом выкрикнул он. — Ударьте, пока я держу его. Может, на этот раз он не успеет воспользоваться заклинанием времени.
Все пять чародеек действовали как одна. Огонь, Вода, Земля, Воздух и чистая Энергия выстрелили в бестелесного Горгона, пригвоздив его к полу.
— Давайте свяжем его, — предложила Ирма. — Окутаем его такой магией, из которой он никогда не сможет вырваться!
Это была хорошая идея. Пока Муравьишка поднимался на ноги, магическая нить, сплетенная из Стихий, закручивалась вокруг Призрака Времени, как шелковая нить обвивается вокруг гусеницы, образуя кокон. Вскоре их взорам предстала бесформенная фигура, стянутая сияющими магическими путами.
— Должно сработать, — с глубоким удовлетворением произнесла Вилл. — Посмотрим, удастся ли ему выбраться отсюда.
— Бесчувственное животное, — необычно резко выразилась Хай Лин, глядя на Горгона. — Какая ты умница, Корнелия, что догадалась, кто настоящий Муравьишка. Еще чуть-чуть — и я бы ударила того, что с вороной.
— Все из-за феникса. Его пламя напомнило мне, что любовь и забота могут причинять боль. И когда я увидела ваши лица и слезы в ваших глазах… Не знаю, понимаете ли вы меня…
— Конечно, понимаем! — воскликнула Тарани. — Мы чувствовали, что тебе очень больно.
— Да, я знаю… И, оттого что вы волновались за меня, моя боль передалась вам. Вот как это бывает. Если мы переживаем за кого-то, мы становимся уязвимы. Только Горгону ни до кого нет дела.
Ирма нахмурилась.
— Когда ты так говоришь, кажется, что лучше вообще ни за кого не переживать…
— И стать такими, как Горгон? Нет уж, спасибо. Я лучше останусь самой собой, — покачала головой Корнелия.
— Я тоже, — тихо согласилась Тарани.
Корнелия посмотрела на феникса, который снова уменьшился и как ни в чем не бывало сидел на своей жердочке над дверью. Он все еще пылал, но огненные язычки теперь были не больше пламени свечи. Его золотые глаза были по-прежнему устремлены на нее, но в них застыла такая печаль, что чародейке невольно стало жаль его. Несмотря на то, что птица причинила ей такую боль.
