В том же письме к Барро Дювержье признавал, что, напротив, «в центре движение развивалось слабо», частично из‐за его собственных проблем со здоровьем, частично по вине радикалов из департамента Сарта и их несговорчивости, с его точки зрения бессмысленной; «тем не менее если Блуа и Тур последуют примеру Шарите, дело можно поправить»; впрочем, из обоих проектов ничего не вышло. А главное, после того как Жюль Дюфор, депутат от Сента, отказался поддержать кампанию, Дювержье тревожился за другие регионы: «Но что нас ждет на западе и на юге? Мальвиль и д’Арагон, уезжая, обещали там все переменить», однако ни тот ни другой в ближайшие недели ровно ничего не переменили: самое большее, что они смогли сделать, это взять слово на банкете в Кастре в начале декабря и тем оправдаться за свою неудачу в Альби, где местные радикалы при поддержке тулузских единомышленников их оттеснили. В этих регионах оппозицию составляли прежде всего противники режима, легитимисты или радикалы, а представители династической оппозиции, зачастую слабые и чувствовавшие себя неуверенно, не могли сыграть ту роль движущей силы, какую они сыграли на севере и на востоке. Поэтому здесь успех кампании зависел прежде всего от позиции радикалов и от их отношений с местными легитимистами. Так вот, хотя те и другие могли при необходимости объединиться, чтобы провалить правительственного кандидата на выборах, а порою проводить совместные собрания и даже, как это произошло в Перпиньяне, основать совместную газету, пропагандировавшую всеобщее избирательное право (причем каждый из временных союзников был уверен, что народ будет голосовать именно за него), все же различия в мироощущении были слишком сильны и «карлистско-республиканский» союз оставался очень хрупким. Так, обе стороны вели переговоры насчет общих банкетов в Тулузе и в Ванне, но в обоих случаях все кончилось ничем. В Тулузе переговоры между радикальным адвокатом Жоли и легитимистским депутатом д’Отпулем шли уже очень напряженно из‐за того, что радикалы не воспринимали карлистов как равных (они считали, что среди комиссаров банкета легитимисты должны составлять лишь одну пятую от общего состава), а в конце концов провалились из‐за разногласий по поводу тоста председателя: легитимисты хотели пить за суверенитет нации, республиканцы же настаивали на суверенитете народа
[582]. Тулузские радикалы устроили свой собственный банкет: они были достаточно многочисленны, чтобы обойтись без легитимистов. Но так дело обстояло не везде: в Ванне от банкета пришлось в самый последний момент отказаться «из‐за разногласий между партией легитимистов и партией радикалов относительно кандидатуры председателя», и министр юстиции радовался этому инциденту, «который не может не произвести на местных жителей самого благоприятного впечатления»
[583].
Устроить банкет было совсем не просто, но считалось, что игра стоит свеч и что удачно проведенное собрание само по себе — важная победа над властью. Так, в ответ на письмо одного адвоката из Лизьё, сторонника реформы, который просил прислать ему нечто вроде демократического катехизиса для распространения в нормандских деревнях — поскольку присланный текст петиции показался ему слишком резким, — издатель Паньер, секретарь Центрального комитета оппозиционных избирателей, писал в середине августа 1847 года, что «самым действенным средством поощрить усердие и возбудить умы было бы организовать банкет. Важно, чтобы избиратели от оппозиции устроили торжественную манифестацию в городе, который направляет г-на Гизо в палату депутатов»
[584]. Правда, в конечном счете реформистский банкет в Лизьё не состоялся, как не состоялся он и в Бордо, хотя там летом уже начали распространяться подписные листы и «Век» преждевременно трубил победу
[585]; не было банкетов также в Марселе, в Нанте, в Меце, в Ванне и в Доле. В конце ноября в циркулярном письме, адресованном всем их корреспондентам, Паньер и де Ластери радостно отмечали многочисленность и удачность манифестаций уже состоявшихся и намечали перспективу на ближайшие недели, однако признавали, что «устройство банкета — процедура долгая и трудная, особенно если учесть, какие препятствия чинит устроителям скомпрометировавшая себя власть». Взамен они предлагали устраивать «собрания менее многочисленные, но более частые» в частных домах участников движения и там собирать подписи под петициями за избирательную реформу, которые предполагалось передать в палату депутатов. С какими же трудностями сталкивались устроители?
Одна из проблем, которую чаще всего упоминает Паньер в своих письмах, которая вызывает горькие сетования у Дювержье де Орана и о которой постоянно твердят реформистские газеты, — это проблема помещений. Найти их непросто, даже если местная администрация настроена благожелательно или по крайней мере нейтрально. Один конкретный пример позволит это понять. Барон Сер, бывший при Июльской монархии префектом департамента Мозель, в своих «Мемуарах» описывает эпизод лета 1838 года; «Монитёр», пишет барон, «опубликовал известие о моем переводе в Жиронду, и „Мозельский курьер“ [газета оппозиции] объявила об этом как о давно чаемом избавлении. „Независимая“ [газета префектуры] ответила на это. Тем временем должностные лица, с которыми я имел дело, поспешили уверить меня, что всех честных людей возмутило это утверждение», и, дабы загладить оскорбление, они решили устроить в честь префекта прощальный банкет. Однако «число подписчиков очень скоро превзошло все ожидания. Не нашлось помещения достаточно просторного, чтобы вместить всех желающих, и пришлось нанять театральную залу, которую преобразовали как для бала, подняв партер на уровень сцены. И все же некоторым подписчикам отказали; число их ограничили двумя сотнями»
[586]. Вывод отсюда можно, как мне кажется, сделать двойной. Во-первых, нужно напомнить, что Мец с его сорока пятью тысячами жителей был в ту пору городом весьма крупным, двенадцатым во Франции по числу жителей, и тем не менее там не нашлось подходящего места для банкета на более чем двести человек… Поэтому резонно предположить, что в этом городе, развивавшемся и в демографическом, и в промышленном отношении не слишком бурно, число мест для банкетов не увеличилось и девять лет спустя, когда местным вождям оппозиции предложили принять участие в реформистской кампании; возможно, именно по этой причине в Меце ограничились распространением петиции
[587]. Если так обстояло дело в большом городе, можно вообразить, как трудно было отыскать помещение для банкета в городе среднем, с населением в три или в четыре раза меньшим (а именно таковы были многие центральные города департаментов и округов), где администрация спокойно могла отказать в найме всех общественных помещений. Именно с этим столкнулись борцы за реформу из департамента Ньевр: они собрались устроить банкет в городе Кон-сюр-Луар (что придало бы ему особенно важное значение, поскольку прошлогодние выборы там прошли со многими нарушениями), но мэр по приказу префекта отказал им в найме всех помещений, на которые они рассчитывали, включая самые скромные трактиры, и банкет пришлось перенести за двадцать пять километров, в Ла-Шарите-сюр-Луар, где три сотни подписчиков разместились во дворе бывшего бенедиктинского монастыря
[588]; зато, поскольку банкет переместился ближе к главному городу департамента, Неверу, оркестр местной национальной гвардии в мундирах смог аккомпанировать празднеству. Это первый вывод из эпизода, описанного бароном Сером; второй же вывод заключается в том, что следует принимать всерьез или по крайней мере не отбрасывать без рассмотрения утверждения газет, благоприятствовавших реформистской кампании. Так, мы знаем из них, что на банкете в Орлеане 27 сентября четыре сотни гостей разместились в большой зале Музыкального института, еще сотню пришлось распределить по двум салонам, смежным с залой, оркестр играл в вестибюле, а трем сотням желающих, согласно статьям из «Века» и «Национальной» от 1 октября 1847 года, из‐за недостатка места пришлось отказать. В Сен-Кантене, по утверждению той же «Национальной», «сушильня превосходного заведения г-на Кловиса Кордье, заместителя мэра и одного из первых промышленников города», вместила восемь сотен гостей, но еще трем сотням пришлось отказать из‐за отсутствия помещения более просторного
[589]. То же самое произошло в Гренобле и в Компьене (где банкет проходил «в здании, возведенном недавно на деньги частного предприятия»). Разумеется, невозможно проверить все эти утверждения, но судя по всему, проблема в самом деле стояла очень остро: во многих городах подходящих помещений не находилось, а проводить банкет в огромном шатре, установленном специально по этому поводу, осенью было небезопасно, так как в случае непогоды он мог обрушиться. Вспомним письмо Флобера после руанского банкета: «Я воротился домой, промерзнув до мозга костей».
