С другой стороны, пусть даже реформисты не говорили об этом напрямую, очень возможно, что они брали пример с одной из «свободных стран», причем не с Бельгии и не с Соединенных Штатов. В силу чрезвычайного распространения англофобии, особенно среди левых, лучше было не заострять на этом внимания, но сама ориентация на Англию не подлежит сомнению. Для кампании банкетов образцом служила борьба против таможенных пошлин на зерновые, которую уже много лет вела в Великобритании Лига против хлебных законов, основанная Ричардом Кобденом и Джоном Брайтом, и которая как раз в 1846 году закончилась ее победой. Премьер-министр Роберт Пиль, хотя и принадлежал к партии тори, начал годом раньше изменение таможенной системы, которая, конечно, защищала английское сельское хозяйство и обеспечивала землевладельцам немалый доход, но при этом ложилась тяжким грузом на британских потребителей, в особенности жителей городов, причем, как любые непрямые налоги, давила на всех, независимо от их имущественного положения. Если верить Фредерику Бастиа, одинокому пропагандисту свободной торговли во Франции, французская пресса очень мало писала о деятельности английской Лиги с ее основания в 1838 году и до победы, потому что видела в ее борьбе не более чем технический спор между экономистами, не имеющий политического значения, домашнее дело англичан:
Торговать, торговаться — это так прозаично! И вообще это касается самое большее благосостояния и справедливости. Благосостояние! Фи, это слишком материально, слишком материалистично для нашего века, века самоотвержения! Справедливость! Фи, это слишком холодно! Если бы еще речь шла о милостыне, тут можно было бы подпустить красивых фраз!
[621]
По правде говоря, это отсутствие интереса объясняется, скорее всего, тем, что недвусмысленно вытекает из рассуждений Бастиа: социальные и политические последствия отмены британских хлебных законов не имели никакого отношения к французской ситуации; по сю сторону Ла-Манша земельная аристократия уже давно утратила свои привилегии, а национальная налоговая система основывалась на принципах чуть менее несправедливых, поскольку имущество, как движимое, так и недвижимое, широко облагалось налогами
[622]. Как бы там ни было, Бастиа, который намеревался начать во Францию кампанию за свободную торговлю, прекрасно сознавал, когда приводил в пример Лигу, что уроки, которые можно извлечь из ее деятельности, гораздо шире того дела, за которое она боролась:
Из чтения этой книги можно, как мне кажется, извлечь полезные практические выводы. Я имею в виду не распространение экономических сведений, а конституционную тактику, призванную привести к решению великого национального вопроса, иными словами, искусство возбуждать массы. Мы пока еще новички в этом деле. Я не боюсь задеть французское самолюбие, сказав, что долгий опыт снабдил англичан познаниями, которых нам недостает, средствами, которые способны обеспечить торжество определенного принципа не с помощью сиюминутной вспышки, но вследствие борьбы медленной, терпеливой, упорной, вследствие широкой дискуссии и воспитания общественного мнения. Есть страны, где человек, задумавший реформу, начинает с того, что призывает правительство ее осуществить, не заботясь о том, готовы ли умы к ее приятию. Правительство реформу отвергает, и на том все и кончается. В Англии человек, задумавший некую перемену, которую он считает полезной, обращается к тем из сограждан, кто разделяет его взгляды. Они встречаются, объединяются, ищут себе единомышленников, и после этого первого опыта многие мечты и утопии рассеиваются как дым. Но если идея чего-то стоит, она продолжает распространяться, проникает во все слои общества, завоевывает себе новых сторонников. Со своей стороны, идея противоположная тоже находит сторонников, и они оказывают сопротивление первой. Начинается публичная дискуссия, в которой принимает участие все общество; прошения и предложения следуют одно за другим; сторонники обеих точек зрения подсчитывают голоса своих единомышленников в парламенте, оценивают продвижение своей идеи, способствуют ему, пересматривая списки избирателей; когда же они наконец побеждают, парламентский вердикт не производит революцию, но оказывается лишь следствием общего расположения умов; реформа закона вытекает из реформы идей, и можно не сомневаться, что ей навечно обеспечена народная поддержка.
В этом отношении Лига, на мой взгляд, может служить нам примером для подражания
[623].
Примером для всех, кто, подобно Одилону Барро, публично оплакивал почти полное отсутствие во Франции любой общественной дискуссии, проводимой по инициативе граждан:
Франция — страна, где нет привычки к изъявлению политических мнений: это очевидная истина, которую я часто повторяю с грустью. Это, конечно, изъян наших политических нравов, но не повинны ли в нем законы? В самом деле, разве, приняв законы об ассоциациях и публичных собраниях, вы не сделали все, чтобы помешать людям высказывать политические мнения, меж тем как наши соседи постоянно имеют такую возможность и по всякому поводу заявляют о своих чаяниях?
Слова, заслуживающие тем большего внимания, что Дюшатель во время обсуждения реформы, предложенной Дювержье де Ораном, усомнился в том, что страна в самом деле желает этой реформы. Однако следовать примеру Лиги чисто механически было невозможно, и это прекрасно сознавали те, кто внимательно наблюдал за политическим развитием соседней страны, например Леон Фоше, который двумя годами раньше выпустил сочинение о Великобритании, вызвавшее немалый интерес, и выступил организатором одного из первых крупных реформистских банкетов в своем реймсском избирательном округе: дело в том, что Лига представляла собой крупное политическое движение средних классов, точно так же как чартизм был движением британского пролетариата. В 1845–1846 годах движение чартистов явно пошло на спад, после того как две петиции за радикальную реформу и введение всеобщего избирательного права для мужчин, поданные в палату общин в 1839 и 1842 годах, были отклонены, хотя под ними стояли миллионы подписей. Народные волнения, столь мощные пять-десять лет назад, полностью утихли; участники движения разделились на последователей и противников О’Коннора, а он, со своей стороны, увлекся идеей переселения пролетариев в деревню и перестал воплощать в себе движение вперед. Напротив, Ричард Кобден, Джон Брайт и другие сторонники таможенной реформы неустанно выпускали листовки и брошюры, читали лекции, устраивали сотни митингов по всей стране и даже сумели заручиться поддержкой части рабочей аристократии, которую убедили в том, что отмена хлебных законов позволит снизить цену на хлеб и одновременно расширит британским фабрикам возможность экспортировать свои товары.
