Наконец, в ту пору ни один праздник нельзя было считать удавшимся без музыки. Понятно, что музыка не умолкала на банкете в «Теленке-сосунке», устроенном в честь Россини: в ту минуту, когда он вошел в залу и направился к своему почетному месту, «восхитительный оркестр под водительством г-на Гамбаро заиграл пленительную увертюру к „Сороке-воровке“», а во время самого пиршества «время от времени звучали фрагменты опер, которые, даром что всем памятные, были выслушаны с вниманием, в подобных обстоятельствах беспримерным. То была дань, достойная их автора». Затем, за десертом, настала пора тостов; сначала выпили за героя праздника, затем за покойных великих композиторов: Глюка, Гретри, Моцарта, Меюля, Паизиелло, Чимарозу. После каждого из этих тостов, сообщает «Пандора», «оркестр исполнял фрагмент музыки того композитора, за кого он был произнесен». Так обстояло дело на банкете в честь великого Россини. Но описанный Бальзаком вымышленный банкет в честь Люсьена де Рюбампре, поэта и романиста, славы Ангулема, также не обошелся без музыки. Полковник, командующий местным гарнизоном, предоставил для праздника военный оркестр. Музыка привлекла во двор гостиницы множество зевак, и их примеру едва не последовал Давид Сешар, зять Люсьена, скрывавшийся от кредиторов; именно на это и рассчитывал Пти-Кло, устроитель празднества. Банкеты, таким образом, нуждались в музыке, и те, какие устраивались в честь депутатов, не составляли исключения. Нантский «Друг Хартии» отмечает, что «во время банкета [устроенного в честь господ де Сент-Эньян] раздавались гармонические звуки; мелодии были выбраны со вкусом, и эта пленительная музыка смолкла, лишь когда гости начали расходиться». «Булонский комментатор», описав убранство залы в цирке Искусств, где чествовали депутата Луи Фонтена, уточняет: «Музыканты, помещенные в укромном месте, при появлении г-на де Фонтена заиграли „Да здравствует Генрих IV!“, а во время трапезы беспрестанно исполняли фрагменты, избранные в соответствии с предметом собрания»
[145]. Оркестр или по крайней мере несколько музыкантов требовались, чтобы приветствовать появление в зале наиболее уважаемых гостей, а затем, во время самого пиршества, исполнять фрагменты, приуроченные к обстоятельствам и к подразумеваемому смыслу мероприятия. Задача тоже не из легких: в провинции, за неимением профессиональных музыкантов, таких как оркестр г-на Коллине, который сопровождал банкет в «Бургундском винограднике» и о котором, впрочем, правительственные газеты отзывались с немалым пренебрежением, приходилось использовать подручные средства: в лучшем случае оркестрантов местного театра, в худшем — музыкантов из числа национальных гвардейцев или пожарных, а то и просто просвещенных любителей. Это нередко становилось предметом бесчисленных мелочных войн между властями, с одной стороны, и организаторами либеральных празднеств, а подчас и самими музыкантами, с другой.
Подведем итоги. Нанять залу, украсить ее; затем накрыть стол, выбрать меню, заказать блюда лучшим поварам города (вспомним банкет в честь Люсьена де Рюбампре, устройство которого взял на себя «знаменитый ресторатор из Умо, чьи индейки, начиненные трюфелями, известны даже в Китае и рассылаются в великолепной фарфоровой посуде»); наконец, пригласить музыкантов. Все это стоит денег, даже очень больших денег. Организаторы банкета обычно предпочитали не распространяться об этой стороне дела, потому что простым горожанам такие удовольствия были не по карману; вдобавок в разглашении финансовых подробностей никто не нуждался; о подписке редко объявляли в прессе, а подписчиков ставили в известность о цене в тот момент, когда предлагали им подписной лист
[146]. Поэтому у нас мало непосредственных сведений на этот счет. Зато полиция и администрация придавали финансовой стороне банкетов большое значение, и сообщаемые ими данные по большей части не противоречат одно другому. Как мы помним, участники банкета в «Бургундском винограднике» платили каждый по 20 франков. В такую же цену обошлось подписчикам участие в лионском банкете в честь Корселя в августе 1820 года или участие в банкете в Мо в честь Лафайета в сентябре 1828 года
[147]; руанские подписчики в сентябре 1818 года заплатили по 25 франков; та же сумма потребовалась от участников банкета в честь герцога де Броя, Биньона и Дюпона (из Эра) в Берне девять лет спустя и в честь депутата Жиро из Эна в Шиноне в октябре 1829 года
[148]; что же касается либералов из департамента Об, они в ноябре 1829 года внесли по 30 франков на чествование своего депутата Казимира Перье и двух его коллег, Паве де Вандёвра и Евсевия Сальверта
[149]. Участники бретонских банкетов летом 1820 года, которые мы уже упоминали, истратили, насколько можно судить, немного меньше: в Морлé и в Бресте по 15 франков, из которых треть пошла бедным, сообщает генеральный прокурор Бурдо
[150]. Тот же тариф действовал в Лионе в октябре 1821 года (банкет в честь Корселя)
[151] и в Труа в июле 1826 года (банкет в честь Казимира Перье)
[152]. Таким образом, участие в политическом банкете в эпоху Реставрации обычно обходилось сотрапезникам в сумму от 15 до 25 франков. Следует напомнить, что в ту эпоху ремесленник зарабатывал столько за неделю, а поденщик в провинции — за две; эта сумма равнялась примерно четверти годовой подписки на парижскую ежедневную газету (цена которой колебалась между 72 и 80 франками); между тем такая подписка была доступна только людям с достатком, а большинство городских жителей, интересовавшихся политикой, не могли себе позволить такой роскоши (поэтому горожане либо подписывались на газету в складчину, либо читали прессу в кафе или кабинетах для чтения, а в простонародной среде даже практиковался поднаем газеты на час или на полдня). Потратить подобную сумму на один-единственный праздник, одну-единственную трапезу могли либо люди очень состоятельные, либо те, кому недостаток средств частично компенсировала истинная преданность политическим идеалам: мелкие буржуа, мастера-ремесленники, возможно также клерки из нотариальных контор, приказчики и студенты. Многозначительная деталь: если во время самой трапезы проводился сбор денег на бедных или если где-то в углу стояла кружка для пожертвований, участникам банкета приходилось раскошелиться еще раз, но в этом случае они тратили очень мало: от силы один франк, а то и меньше
[153]. Было ли тут дело в скупости? Возможно. Но возможно и другое: плата за участие в банкете была так велика для части гостей, что они просто не имели возможности потратить еще хоть что-нибудь на бедных.
